Суд над победителем - [51]

— На вас, может, и налагает, а я… я уже подробно все описал на двадцати с лишним страницах еще там, в Германии. Что еще от меня требуется?

— Теперь нам предстоит выяснить массу деталей.

— Разве они что-то могут изменить?

— Прежде всего, они важны для понимания ваших действий присяжными заседателями.

— Что ж, — вздохнул Алекс, — давайте выяснять.

Полковник Кьюсак раскрыл лежавшую перед ним папку.

— Скажите, Шеллен, вы были знакомы с Каспером Уолбергом, флаинг-офицером РАФ?

— Да, мы были друзьями и одно время летали в одной эскадрилье. Потом встретились в плену.

— А что произошло между вами в начале марта в Дрездене?

— Что вы имеете в виду? — не понял Алекс.

— Ну, что случилось между вами и Уолбергом? Почему вы решили избавиться от него, подложив найденные вами деньги в карман его куртки и сообщив немцам, что Уолберг мародер?

Алекс остолбенел. Он готов был услыхать в свой адрес любые обвинения, но чтобы такое! С минуту Шеллен не мог вымолвить ни слова и только ошарашенно смотрел на следователя.

— Как видите, все тайное со временем становится явным, — с нескрываемым удовлетворением заметил тот. — Выпейте воды и ответьте на мой вопрос.

— На каком основании вы смеете обвинять меня в этом? — прошептал Алекс.

— На основании свидетельских показаний, мистер Шеллен.

— Кто дал такие показания?

— Пайлэт-офицер Томас Махт, ваш товарищ по плену. Помните такого? Сейчас он проживает в Манчестере.

Шеллен, разумеется, помнил. Вредный тип с вечно обиженным выражением лица. Он повздорил с ним незадолго до случая с Каспером. Да, как раз накануне своей поездки в базовый филиал их лагеря под Радебойлем. О чем повздорил? Махт выразил сожаление, что новая бомбардировка Дрездена американцами, произведенная 2 марта, была неточной. Он высказался в том смысле, что было бы неплохо, если бы Дрезден окончательно стерли с лица земли. Не пришлось бы возиться с этим полутрупом. «Мы переколотили их хваленый фарфор, а американцы пускай сделают так, чтобы русским не досталось ни одного целого кирпича». Алекс назвал Махта скотиной и вышел из барака. Вслед он услыхал что-то про немца-перебежчика, который сначала разбомбил свой город, а потом приехал на его развалины лить крокодильи слезы.

— Кто еще? — спросил Шеллен.

— Кто еще? — усмехнулся полковник. — Значит, с Томасом Махтом вопрос ясен? Вы не оспариваете его слова?

— Во-первых, я не знаю, что он там наплел, а во-вторых, что бы ни сказал Махт — это ложь! Спросите Гловера, спросите капеллана Борроуза, разыщите остальных из нашего отряда.

— Спросим, — спокойно сказал полковник. — Если надо будет.

— Ах вот как! — возмутился Алекс. — Вы, значит, собираетесь подтасовывать факты? Опрашивать одних и игнорировать других? Что вам нужно, полковник? Чего вы добиваетесь? Я ведь признаю факт измены. Вам велели сделать из меня негодяя, убивавшего в плену своих друзей? Для чего? Хотя… я прекрасно понимаю, для чего.

— Успокойтесь, Шеллен, — полковник Кьюсак откинулся на спинку стула. — Это всего лишь досудебное расследование, и ни один документ в этой папке не имеет силу доказательства или улики. Но на суде вам все равно придется отвечать на вопросы, связанные не только с вашей изменой.

— В таком случае мне нужен адвокат прямо сейчас, — потребовал Алекс.

— Разумеется, вам дадут адвоката, но позже. В делах о государственной измене адвокаты привлекаются после завершения расследований, проводимых специальными службами.

— Тогда мне будет необходим хороший адвокат. Я хочу иметь равные возможности при отыскании доказательств против ложных обвинений.

Кьюсак загадочно улыбнулся и выдержал паузу.

— Вам дадут барристера из тех, чьи офисы на Миддл-Темпл. Ну что? Вы успокоились? Мы можем продолжать?

— Нет. Вы вывели меня из равновесия. Я прошу отправить меня в камеру.

— Ну-ну, мистер Шеллен, нам нужно работать.

Последнее время нервы Алекса изрядно сдали, и он заводился по любому поводу. Тем не менее допрос продолжился. Он состоял из множества ничего не значащих вопросов о взаимоотношениях офицера Шеллена с военнопленными, с немцами из охраны. Кьюсак интересовался отношением Алекса к каким-то малозначительным событиям, спрашивал, правда ли он мог свободно выходить за оцепление и разгуливать по городу, что он при этом делал и кто ему в этом помогал.

На следующий день все продолжилось снова, и на следующий — тоже. Десятки вопросов под магнитофон. Однажды следователя заинтересовало, откуда Шеллен узнал о новой цели зеро в Хемнице и направлении подлета к ней маркировщиков. Он долго и нудно расспрашивал об этом, давая наводящие подсказки. Алекс упорно стоял на том, что услышал обрывок случайного разговора еще в Англии, незадолго до своего последнего вылета, но, где и между кем произошел этот разговор, не помнит. Почему он не рассказал правду? Наверное, не хотел подводить того штурмана из пересыльного лагеря. А, впрочем, он и сам не знал почему. Временами Кьюсак выходил из кабинета, чтобы дать своему помощнику в соседней комнате необходимые поручения. Так продолжалось почти до самого Рождества.

24 декабря Кьюсак сообщил, что расследование в общем и целом завершено. Чувствовалось — он разочарован его результатами, что и неудивительно, ведь не удалось обнаружить ничего, о чем Алекс не написал в своих первоначальных показаниях. А так хотелось.