Суд идет! - [6]

Шрифт
Интервал

Повернув за угол, я оказываюсь прямо перед домом «П». Институт выделяется среди соседних зданий прежде всего тем, что он освещен. «Электроток» подает институту свет ежевечерне, иногда на всю ночь, в иные ночи — на несколько часов. Сейчас, я вижу, в палатах, где лежат раненые и больные, горят синие лампочки. В остальных окнах свет нормальный.

Только на шестом этаже, где помещаются школа ликбеза, клуб, библиотека, непривычно темно. А обычно в эти вечерние часы там самая жизнь! Сегодня почему-то нет… С чего это они так рано кончили работу?

А вот окна нашей квартиры. Там светло, там ждут меня. Я иду медленно, маленькими-маленькими шажками. Это уже не от усталости: я хочу продлить предвкушение радости, какая ожидает меня дома. Все выбегут в переднюю встречать, дети закричат, запрыгают, захохочут. Мы сядем за стол, — мне дадут мою порцию студня из бараньей головы… Потом я торжественно выложу на стол принесенный для детей кусок бело-розового «деревянного» сахара. Дети улягутся спать, а я еще немного пошепчусь с ними, присев на край их кроватей…

Так я мечтаю, но будет ли это так? Не помешает ли что-нибудь, как это очень часто бывает?

От нашего подъезда отделяется темная фигура. Это Мирон Ефимович, мой дядя, брат моего отца. Он живет вместе с нами, и почти каждый вечер выходит ко мне навстречу. Но, поскольку, по общему мнению, у дяди Мирона совершенно несносный характер, он ни за что не признается, что намеренно встречает меня!

Если бы я его спросила: «Миронушка, ты вышел меня встречать?» — он бы дернул плечом и раздраженно проворчал: «Только и дел у меня, что устраивать торжественные встречи! Может, прикажешь сказать тебе приветственную речь? Просто вышел подышать».

Поэтому я спрашиваю только:

— Дома все благополучно?

— Удив-в-вительные люди! — сердится дядя Мирон Ефимович. — Стал бы я шататься по улицам, если бы дома было неблагополучно!

— А Сергей уже вернулся?

— Он на вечернем обходе больных, — отвечает дядя Мирон. — Скоро должен спуститься домой.

Помолчали. Уже у самого дома, перед тем, как войти в подъезд, я еще раз оглядываюсь на темные окна школы грамоты, клуба и библиотеки. На миг меня пронизывает смутная тревога.

— Странно… Почему там сегодня темно? Ушли они все, что ли?

Тут Мирон взрывается так яростно, как если бы я не спросила, а по крайней мере укусила его!

— Ах, еще и это я обязан знать? Почему в шестом этаже правого корпуса темно? Темно потому, что не светло!

На меня вулканические извержения дяди Мирона никогда не действуют устрашающе. Я знаю, сколько под этой раскаленной лавой скрывается доброты, благородства, человечности, какое у Мирона удивительное отсутствие жадности, зависти. До революции Мирон — тогда присяжный поверенный — был членом всероссийской организации политических защитников. Где бы ни слушалось дело по обвинению революционера, организация посылала туда адвоката для ведения судебной защиты. Гонорара адвокату за это не платили: это считалось почетным, делом чести. Дядя Мирон Ефимович тоже участвовал во многих политических процессах. Был случай, когда он защищал юношу, — тому грозила смертная казнь. Дело шло об «экспроприации», совершенной анархистами у богатого фабриканта. Экспроприаторы успели скрыться, но в последующие дни полиция арестовывала без разбора всяких людей; среди них были и виновные в экспроприации, и люди, не виновные ни сном ни духом. Таким непричастным был юноша, почти мальчик, которого защищал дядя Мирон Ефимович. Улик против мальчика не было, но потерпевшая, жена фабриканта, с пеной у рта изобличала его:

— Он! Он самый! Я его сразу узнала!

Хотя видела она участников экспроприации лишь минуту и почти в полной темноте!

Бой за жизнь обвиняемого юноши шел на суде ожесточенный. По поручению всех подсудимых выступил пожилой рабочий и поклялся перед судом, что этого «хлопчика» все они увидели впервые в жизни здесь, в зале суда, на процессе. Однако настроение судей было неопределенное, лица непроницаемые. Исход процесса казался безнадежным.

И все же юношу оправдали! Вот тут-то дядя Мирон Ефимович неожиданно отличился. Юноша бросился к нему, схватил его руки с благодарностью, не произнося ни одного слова; он весь дрожал от напряжения, словно только теперь, уже после опасности, осознал ужас грозившей ему смерти… И Мирон Ефимович, этот ворчун, несносный грубиян и невежа, неожиданно упал в обморок!

— Понимаешь, — рассказывал он мне потом, — как последняя истеричная барышнёнка, — в обморок хлопнулся! Нервы не выдержали! Положим, и суд-то был — не дай бог! Вздернули бы мальчишку — только его и видали…

После Октябрьской революции дядя Мирон служит в одном из учреждений Народного комиссариата юстиции. Холостой, одинокий, он переселился к нам и живет с нами, страшно любя всех нас вместе и каждого порознь и осыпая нас воркотней и бранью с утра до ночи!

Дома все идет поначалу именно так, как мне мечталось, даже превыше всех моих мечтаний! Хотя бы потому, что вся семья дома. Мы сидим за столом. Ничего вкуснее студня из бараньей головы я никогда в жизни не ела! Дети самозабвенно наслаждаются принесенным мною «деревянным» сахаром. И, в довершение всего, сенсация: в мужнин «ученый паек», за которым ходили сегодня Марь Фёдна и Костик, наш сынишка, выдали конфетки! Семнадцать конфеток монпансье (дети называют их «лампусье»), по две штучки на каждого из восьми членов нашей семьи, и еще остается одна, так оказать, «гостевая», на случай, если кто зайдет. Мы шумно радуемся конфеткам. Из-за недостатка сахара и жиров у мужа моего и дочки Любочки появились на всех суставах пальцев дистрофические язвочки. Каждое утро кто-нибудь из медицинских сестер нашего института приходит смазывать и бинтовать их. В последнюю неделю язвочки стали подживать, — нам выдали бутылочку рыбьего жира, и наши «язвенники» получают ежедневно немного картошки, поджаренной на рыбьем жиру.


Еще от автора Александра Яковлевна Бруштейн
Дорога уходит в даль…

«Дорога уходит в даль…» – первая повесть автобиографической трилогии («В рассветный час», «Весна») Александры Бруштейн (1884–1968).В книге описываются детские и школьные годы юной Сашеньки Яновской, прототипом которой является автор. Детство и юность героини проходят в дореволюционной России сначала в провинциальном городке, а затем в Петербурге.Вечные темы не устаревают – именно поэтому этой книгой зачитывалось не одно поколение читателей.Для среднего школьного возраста.


В рассветный час

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Весна

Трилогия повествует о событиях, происходящих в одном из прибалтийских городов накануне революции 1905 года.


Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна

В этой книге вы прочитаете замечательную трилогию Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…», «В рассветный час», «Весна». Вечные темы не устаревают – именно поэтому этой книгой зачитывается уже не одно поколение читателей.Для среднего школьного возраста.


И прочая, и прочая, и прочая

«Вечерние огни» — книга советской писательницы Александры Яковлевны Бруштейн — по-существу продолжают серию ее повестей «Дорога уходит в даль», «В рассветный час» и «Весна». Так же как эти книги, завоевавшие широкую популярность у читателей всех возрастов, «Вечерние огни» носят в значительной степени автобиографический характер.Но, в отличие от трилогии «Дорога уходит в даль», куда вошли воспоминания о детстве и ранней юности писательницы, «Вечерние огни» вводят читателя в события и обстановку поры возмужалости и зрелого возраста.


Цветы Шлиссельбурга

«Вечерние огни» — книга советской писательницы Александры Яковлевны Бруштейн — по-существу продолжают серию ее повестей «Дорога уходит в даль», «В рассветный час» и «Весна». Так же как эти книги, завоевавшие широкую популярность у читателей всех возрастов, «Вечерние огни» носят в значительной степени автобиографический характер.Но, в отличие от трилогии «Дорога уходит в даль», куда вошли воспоминания о детстве и ранней юности писательницы, «Вечерние огни» вводят читателя в события и обстановку поры возмужалости и зрелого возраста.


Рекомендуем почитать
«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.


Свет моих очей...

«Вечерние огни» — книга советской писательницы Александры Яковлевны Бруштейн — по-существу продолжают серию ее повестей «Дорога уходит в даль», «В рассветный час» и «Весна». Так же как эти книги, завоевавшие широкую популярность у читателей всех возрастов, «Вечерние огни» носят в значительной степени автобиографический характер.Но, в отличие от трилогии «Дорога уходит в даль», куда вошли воспоминания о детстве и ранней юности писательницы, «Вечерние огни» вводят читателя в события и обстановку поры возмужалости и зрелого возраста.