Субмарина - [67]
— Сахар, сливки?
— Сахар, пожалуйста, если можно.
Шарлотта снова идет на кухню, я слышу, как она гремит чем-то в шкафу. Кричу:
— Ничего страшного, если сахара нет, я и так пью!
— Да нет, сахар есть…
Квартира Майка и Шарлотты находится на Вестебро, рядом с Энгхаве-плас. Голубые стены, старый, обтянутый зеленым велюром диван. На центральном месте в гостиной — проигрыватель Майка, большие колонки и пластинки в деревянных ящиках. Картина над диваном нарисована одним из друзей, широкими, черными и красными мазками.
Она возвращается, гордо протягивая сахарницу из желтого фаянса:
— Вуаля! Я же помню, что был сахар.
Сидим, курим. Шарлотта изменилась. Не знаю, в чем это выражается. Она по-прежнему красива: стройная, кудрявая. Стала старше, но дело не в этом. Что-то изменилось. Она никогда не кололась, сколько я ее знал. Не прикасалась даже. К слабостям Майка относилась снисходительно, но сама — никогда. Дело не в этом, я бы сразу понял. Здесь что-то другое. Не знаю почему, но мне становится не по себе. Оттого что все здесь осталось по-прежнему, а в ней самой что-то изменилось.
— Так он скоро придет?
— Да. Наверное, встретил кого-нибудь на улице. Ты же его знаешь.
Да, когда-то я хорошо его знал. Майк, думаю я. Майк. Единственный парень в школьном дворе, который мог нормально курить, ну, так, чтобы это смотрелось естественно. Держал сигарету и так и сяк, умел выдувать колечки, а в конце щелчком отбрасывал окурок, так что он описывал длинную дугу, вот такое эффектное окончание. Когда так делал кто-то из нас, остальных, это всегда выглядело подражанием. Он курил заразительно. Так, что не курить было стыдно. Ты был вынужден закурить. Таким был Майк. По поводу героина. Он никогда никого не уговаривал попробовать. Никогда не рассказывал, что сам сидит, никакой рекламы, ни малейшей. Но все знали, что он колется. Иногда. Когда мы говорили об этом, он на чем свет стоит ругал наркоманов, собирающихся у церкви Святой Марии на Истедгаде[16]: они кололись каждый день, они были зависимыми. Говорил, что они не понимают сути героина. Жалкие создания, не в состоянии с собой справиться. Такие всегда будут. Вот ты распиваешь иногда бутылочку хорошего красного? Да? И что, ты от этого становишься алкоголиком? Майк знал кучу народа, массу разных людей. Он мог указать тебе на тех, кто употребляет. И говорил об этом приглушенным голосом, как о каком-то закрытом клубе.
Не хочу сказать, что на иглу меня Майк подсадил. Я встретился с ним в такой момент жизни, когда мне хотелось попробовать всё. Сказали бы мне, что круто пихать в задницу бананы, много бананов, я бы и это попробовал. Героин был просто очередной вещью, которую надо попробовать. Но Майк заставил меня думать о героине как о чем-то не связанном с туалетами и дешевыми шлюхами. Это было порочно, любопытно. Таинственно. Опасно. Закрытый клуб. Членом которого мне хотелось стать.
Шарлотта кладет ногу на ногу, улыбается:
— Здорово, что ты зашел, Майк обрадуется.
— Я подумал, давненько мы не виделись…
— Нас и так уж немного осталось. Кто уехал, у кого дети…
Кто умер, а кто в тюрьме. Но этого мы вслух не произносим.
— А чем Майк теперь занимается?
— Он работает с аутистами в таком центре, в Вэльбю. И еще пишет для газеты.
— Для газеты?
— Ну да, знаешь, такая бесплатная газета, рецензии на концерты, всякое такое. Куча бесплатных дисков достается.
— Круто.
Она кивает:
— Он доволен…
Я подхожу к окну. Представляю, как увижу Майка, идущего по улице, под мышкой хлеб; в зубах — сигарета. Не знаю почему, но мне больше не хочется здесь оставаться. Я хорошо знаю Шарлотту, тысячу раз пил с ней и с Майком. Майк наполнял бокалы и бежал к проигрывателю перевернуть пластинку или поставить новую, которую я наверняка еще не слышал.
— Странный он, правда?
Я слышу голос Шарлотты позади, но не поворачиваю головы.
— Странный?
— Район. Сколько тебе отсюда видно кафе?
— Два. Может, три, если это кафе…
— Да, это бар. Все изменилось.
Обернувшись, я снова вижу ее на диване, улыбающуюся, но уверен, она расстегнула верхнюю пуговицу блузки, видно больше, чем две минуты назад.
Достаю из куртки конверт.
— У меня для него кое-что есть, — говорю я без всяких предисловий.
Спрашиваю у нее ручку, она берет одну из тех, что лежат на стеллаже. Записываю на конверте номер своего телефона. Своего нового мобильного. Тот, которым я пользуюсь на этой неделе. Скромный дилер. В конверте лежит доза, сверху написано: «100 %» — чтобы он знал: это чистый яд. Чтобы не умер от передоза.
— Подожди еще десять минут…
— Мне…
— Еще десять минут.
— Мне за Мартином нужно в детский сад.
Она провожает меня до двери, целует в щеку, мы прощаемся. По-моему, от нее слабо пахнет уксусом, но не уверен.
Я отвожу Мартина в детский сад. Мою посуду, хожу в магазин. Смотрю сериалы, решаю кроссворды. Иногда стираю. Никогда еще со времен детского дома в моей жизни не было такой упорядоченности, режима.
Время идет незаметно, с этим проблем нет. Никаких. Уколовшись с утра, я сижу, философствуя о природе времени. Думаю, что оно как резина, как глазурь, приклеивающаяся к людям, принимающая их форму. Для меня не составляет проблемы его заполнить. Стиркой и легким чтивом. Сериалами и мытьем посуды.
«Письма Амины» стали главным событием новой скандинавской литературы — дебютанта немедленно прозвали «датским Ирвином Уэлшем», а на его второй роман «Субмарина» обратил внимание соратник Ларса фон Трира по «Догме» Томас Винтерберг (одноименная экранизация была включена в официальную программу Берлинале-2010). «Письма Амины» — это своего рода роман-путешествие с элементами триллера, исследование темы навязанной извне социальной нормы, неизбежно перекликающееся с «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи.Двадцатичетырехлетний Янус вот уже четыре года как содержится в психиатрической лечебнице с диагнозом «параноидальная шизофрения».
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
«Представьте себе, что Вселенную можно разрушить всего одной пулей, если выстрелить в нужное место. «Шаманский космос» — книга маленькая, обольстительная и беспощадная, как злобный карлик в сияющем красном пальтишке. Айлетт пишет прозу, которая соответствует наркотикам класса А и безжалостно сжимает две тысячи лет дуалистического мышления во флюоресцирующий коктейль циничной авантюры. В «Шаманском космосе» все объясняется: зачем мы здесь, для чего это все, и почему нам следует это прикончить как можно скорее.
Высокий молодой человек в очках шел по вагону и рекламировал свою книжку: — Я начинающий автор, только что свой первый роман опубликовал, «История в стиле хип-хоп». Вот, посмотрите, денег за это не возьму. Всего лишь посмотрите. Одним глазком. Вот увидите, эта книжка станет номером один в стране. А через год — номером один и в мире. Тем холодным февральским вечером 2003 года Джейкоб Хоуи, издательский директор «MTV Books», возвращался в метро с работы домой, в Бруклин. Обычно таких торговцев мистер Хоуи игнорировал, но очкарик его чем-то подкупил.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уильям Берроуз – каким мы его еще не знали. Критические и философские эссе – и простые заметки «ни о чем». Случайные публикации в периодике – и наброски того, чему впоследствии предстояло стать блестящими произведениями, перевернувшими наши представления о постмодернистской литературе. На первый взгляд, подбор текстов в этом сборнике кажется хаотическим – но по мере чтения перед читателем предстает скрытый в хаосе железный порядок восприятия. Порядок с точки зрения на окружающий мир самого великого Берроуза…