Субъекты, объекты, данные и ценности - [5]
Наконец, заметим, что самый крупный овал, неизмеренный феноменальный объект, очерченный пунктиром, содержит в себе все, о чем говорит Бор. Он никогда не обсуждает старую физическую реальность, показанную вопросительный знаком справа, — она внешня по отношению к этому неизмеренному феноменальному объекту. Но гораздо важнее, что он никогда не упоминает и этот крупный овал, сам неизмеренный феноменальный объект — предположительно поскольку это было бы бессмысленно. У него нет свойств. Свойства являются только результатом эксперимента, имеющего место внутри этого овала. Я очертил его пунктиром, поскольку что-то мне подсказывает: Бор бы его не одобрил. Однако мне кажется, что этот большой неизмеренный феноменальный объект в пунктире должен здесь быть, поскольку если бы его здесь не было, то измерительные инструменты измеряли бы только сами себя. Хотя Бор этого не описывает, что-то просто обязано поступать в приемное отверстие каждого эксперимента. Может быть, я что-то упускаю, но я не понимаю, как у вас может получиться эксперимент, если в него не поступает ничего, а выходят явления. Бор может сказать, что то, что поступает в эксперимент, «бессмысленно», и использованием этого термина пригласить нас никогда об этом вообще не думать. Но что-то все же должно поступать, бессмысленно оно или нет. Я сейчас это подчеркиваю, поскольку вернусь к этому позже.
Уже говорилось, что, кажется, ни Эйнштейн, ни Бор не осознавали явно, что, хотя они вели свой спор в понятиях мысленных экспериментов, спор, тем не менее, шел о метафизике. Метафизический вопрос, лежащий в корне всего этого, — это старый вопрос разума против материи, субъекта против объекта, который не давал покоя философии со времен Исаака Ньютона и Иммануила Канта.
СУБЪЕКТИВНОСТЬ
Дополнительность Бора обвиняли в том, что она субъективистична. Если мир состоит из субъектов и объектов, и если Бор говорит, что свойства атома не присутствуют в объектах, значит, Бор говорит, что свойства атома присутствуют в субъекте. Однако если наука и не может чем-то быть — она не может быть субъективной. Нельзя всерьез утверждать, что вся наука располагается у вас в голове. Однако в своих ранних работах по дополнительности Бор, казалось, именно это и утверждал (Фолзе, 24). Он пытался вычислять проблему в квантовой физике, а не просто жонглировать кучей философских категорий, и Генри Фолзе говорит, что ему, казалось, не приходило в голову, каким может оказаться значение этого. В своем первом докладе по дополнительности Бор не упоминал объективность и в действительности допускал грубую ошибку, называя свою дополнительность субъективной. Также он говорил о научном наблюдении как о «возмущении явления», а это предполагало, что он говорит либо о мыслях, возмущающих объекты, или же о том, что явления субъективны.
При условии таких нападок на его субъективность, можно видеть, почему Бор разработал концепции «феноменального объекта» и «визуального объекта» независимыми от субъекта на рисунке, который я вам только что показал. Он находился под постоянным давлением — доказать, что то, о чем он говорит, не субъективно.
Он постоянно приводил тот довод, что дополнительность не субъективна. Поскольку предоставляет однозначную коммуникацию. Когда результаты эксперимента существуют однозначно в уме нескольких ученых, Бор говорит, что он уже не субъективен.
Тем не менее, по-моему, это все равно не снимает с него обвинения в субъективности. Когда Бор утверждает, что проверка объективной научной истины — «однозначная коммуникация», он говорит о том, что не природа, а общество решает в конечном итоге, что истинно. Однако общество — не объективная сущность. Как хорошо известно антропологам, общества тоже субъективны. Единственными поистине объективными аспектами «однозначной коммуникации» являются контуры мозга, которые ее порождают; гортань; звуковые волны или иная среда, переносящая ее; барабанная перепонка и контуры мозга, принимающие ее. А они могут производить ложь так же легко, как истину.
Фолзе утверждает, что Бор так никогда и не преодолел критики в том. Что его философия субъективистична. «Бор представлял себе, как дополнительность распространяется все шире и шире, на иные поля — подобно тому, как механический подход Галилея начался с астрономии и простого явления движения и постепенно распространился на все физические науки» (Фолзе, 168). Но этого так и не произошло. Квантовая физика сегодня доминирует на научной сцене, но отнюдь не из-за философии дополнительности Бора. Доминирует она, поскольку математический формализм квантовой теории корректно предсказывает атомные явления.
Бор всю свою жизнь был разочарован тем, что считал неспособностью философов понять дополнительность. За исключением Уильяма Джеймса он «чувствовал, что философы — люди очень странные, на самом деле — заблудшие» (Фолзе, 44). Позднее он отмечал: «Мне кажется, разумным будет говорить, что ни один человек, называющий себя философом, в действительности не понимает, что означают описания дополнительности». И, как заключает Фолзе, «это несколько тоскливое замечание великого первопроходца современной атомной теории сегодня прискорбно истинно — так же, как и более пятидесяти лет назад» (
Легендарный американский писатель, бывший битник, мыслитель, моралист, затворник, дзен-буддист, Роберт Мэйнард Пирсиг ныне редко появляется на публике и с неохотой дает интервью. Вышедший в 1974 году роман «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» сделал своего автора, бывшего составителя научно-технической документации, настоящим духовным лидером целого поколения.Это автобиография ума и тела, задающихся проклятыми вопросами человеческого существования, пытающихся установить новую систему жизненных ценностей.
Немецкий исследователь Вольфрам Айленбергер (род. 1972), основатель и главный редактор журнала Philosophie Magazin, бросает взгляд на одну из величайших эпох немецко-австрийской мысли — двадцатые годы прошлого века, подробно, словно под микроскопом, рассматривая не только философское творчество, но и жизнь четырех «магов»: Эрнста Кассирера, Мартина Хайдеггера, Вальтера Беньямина и Людвига Витгенштейна, чьи судьбы причудливо переплелись с перипетиями бурного послевоенного десятилетия. Впечатляющая интеллектуально-историческая панорама, вышедшая из-под пера автора, не похожа ни на хрестоматию по истории философии, ни на академическое исследование, ни на беллетризованную биографию, но соединяет в себе лучшие черты всех этих жанров, приглашая читателя совершить экскурс в лабораторию мысли, ставшую местом рождения целого ряда направлений в современной философии.
Парадоксальному, яркому, провокационному русскому и советскому философу Константину Сотонину не повезло быть узнанным и оцененным в XX веке, его книги выходили ничтожными тиражами, его арестовывали и судили, и даже точная дата его смерти неизвестна. И тем интереснее и важнее современному читателю открыть для себя необыкновенно свежо и весело написанные работы Сотонина. Работая в 1920-е гг. в Казани над идеями «философской клиники» и Научной организации труда, знаток античности Константин Сотонин сконструировал непривычный образ «отца всех философов» Сократа, образ смеющегося философа и тонкого психолога, чья актуальность сможет раскрыться только в XXI веке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
I. Современный мир можно видеть как мир специалистов. Всё важное в мире делается специалистами; а все неспециалисты заняты на подсобных работах — у этих же самых специалистов. Можно видеть и иначе — как мир владельцев этого мира; это более традиционная точка зрения. Но для понимания мира в аспектах его прогресса владельцев можно оставить за скобками. Как будет показано далее, самые глобальные, самые глубинные потоки мировых тенденций владельцы не направляют. Владельцы их только оседлывают и на них едут. II. Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.