Субъект. Часть вторая - [51]

Обреченно выдохнув, я ощутил витающий здесь запах ацетона. Откуда он здесь? Здесь есть что-то помимо пустоты? Что можно использовать? Уже чуть ли не радостно переполошившись, я вдруг обмяк. Это запах из моего рта. Так пахнет серьезно нарушенный обмен веществ. Беспощадный распад жиров и аминокислот в органах и тканях сопровождается массивной выработкой кетоновых тел, одним из которых и является ацетон – предвестник кетоацидозной комы. Я скоро умру. И тогда мои клетки, под действием собственных гидролитических ферментов, начнут деловито переваривать сами себя. До последнего.

Минуточку.

А если рассматривать свое тело не как нечто нераздельное со мной, а как единственный на всю округу кладезь неприкасаемого сырья и энергии? Получается уже, что в этом склепе я не один. Здесь есть я и мое тело. Суровый лидер и его народ, который во что бы то ни стало следовало спасти. Любыми жертвами.

Глава 30. Права администратора

Я чувствовал гармонию и единение со своим телом. Оставшееся тепло экономно и почти равномерно растекалось по конечностям, стягиваясь к центру. Везде, хоть и на последнем издыхании, теплилась угасающая жизнь. Бесперспективная. Усилием воли я отовсюду безжалостно стянул все крохи оставшейся энергии прямо в мозг. И даже больше. Я разложил на энергию сами пустующие резервуары, и без того внезапно обесточенные и еще толком не успевшие впасть в шок. Я разломал имеющиеся структуры, выстраиваемые годами, на дешевые сырьевые компоненты. Я подверг свое собственное тело варварской диссимиляции, осушив свои конечности и второстепенной важности органы до дна, и все ради живительного глотка неимоверной силы…

На лицо будто плеснули ледяной воды, а следом залпом влили в глотку несколько чашек крепчайшего конголезского кофе. В вены будто ввели адреналин. Мысли словно осветило изнутри, они замельтешили со скоростью, легко преодолевающей световой барьер. Казалось, будто само время замерло и не сдвинется с места до тех пор, пока мне не покажется, что я буду к этому полностью готовым.

В то же время на порядок прояснившимися глазами я с тихим ужасом пробежался по рукам. Они онемели, сморщились, вены окончательно опали, а ноги осунулись, став мучительно тонкими и несгибающимися. Кожа всего тела стала дряблой, ссохшейся, на животе, груди и под локтями она старчески обвисла. Все ради него. Ради одного-единственного усилия, дарующего шанс выжить. Хотя бы в таком виде.

Обескровленные ткани долго не протянут, они начнут массово отмирать от экстремального голодания и отсутствия в них проистекающих реакций. В них еще можно было снова вдохнуть жизнь, но с каждой новой секундой опустевшие резервуары жизненных сил навсегда съеживались за ненадобностью. От внутреннего всепоглощающего вакуума, заглатывающего самого себя, каждая секунда промедления в дальнейшем могла стоить мне ослабевшей выносливости и общей неполноценности.

Четкие и яркие мысли нетерпеливо расталкивали друг дружку, претендуя на право быть использованными во спасение. Озноб. Ассоциация теперь казалась очевидной. Озон. Молния. Электричество. В воздухе витало страшное оружие, разобранное в целях безопасности на море ничтожно маленьких частиц.

Сосредоточившись на юркой и задиристой сущности электронов, я начал стягивать их к пальцам, оставляя в пространстве сухо пощелкивающие ионизированные дырки. В отощавших пальцах скапливался убийственной силы электростатический заряд, нетерпеливо жаждущий вырваться по пути наименьшего сопротивления обратно. Впрочем, обесточенное пространство в склепе стало одинаково сплошным путем наименьшего сопротивления, электроны жаждали опять занять свои законные места назад. В воздухе – если он, растерявший всю валентность[15], еще им, конечно, оставался – повисло страшной силы напряжение.

Когда темноту буквально начало раздирать от неестественных пропорций ионизированного газа, я заставил свою сердечную мышцу замолкнуть. Недоуменно колыхнувшись, словно зажатая в капкане перепелка, она остановилось. По телу пронеслось цунами промозглого, удушающего страха. Тишина, некогда расталкиваемая стуком сердца, а сейчас закравшаяся и внутрь меня, звенела и давила изнутри, подначивая подпрыгнуть, закричать, доказать самому себе, что я не мертвый. Но мой ум по-прежнему был ясен. Надо ждать.

В уши вторгся раскатистый сигнал тревоги. Стена скрипнула, послышался треск выдвигаемой плиты. Склеп залила полоска режущего глаз света. Она начала было расширяться, как тут же помещение содрогнулось от мощного порыва ионного ветра, с силой просочившегося в открывающуюся шлюзовую камеру.

Пол мелко сотрясся от грузного тела, отдельно брякнуло выпавшее из рук тяжелое ружье. Дозорный разразился приглушенными проклятиями сквозь маску. Резво поднявшись, он подхватил инфразвуковую пушку и нацелил ее на темноту. Темнота ответила ему звенящим молчанием.

В глубине мрака, у самой стенки, белесыми пятнами отсвечивала нагая и неподвижная фигура. Грудная клетка не вздымалась, само тело, особенно скрючившаяся в последнем усилии рука, были окутаны каким-то странным, призрачным сиянием. Сама атмосфера казалась здесь тяжелой, агрессивной, пропитанной отчаянием. С замирающим пыхтением транспиратора, дозорный нерешительно заковылял ко мне.