Субъект. Часть вторая - [40]
Ведь каждый из органов чувств можно было так или иначе пресытить или вовсе оглушить соответствующим ему раздражителем. Неизбежно огрубевающее обоняние на промышленном производстве всяких едких пластиков и разящих наповал красителей. Тугоухость, дающая о себе знать от развернувшихся неподалеку с домом строительных работ. Прожектора, случайно проехавшиеся тяжеловесными лучами по глазам, могли их вывести из строя на несколько минут, а то и дольше. Так и с алиеноцепцией существовал некий порог, при преодолении которого я чувствовал легкое головокружение. Чересчур быстрый, горячий, тяжелый, громоздкий объект, буквально пылающий ореолом энергичности, был способен меня смутить. Тот взрыв на хладокомбинате, несмотря на то, что его ослепительное величие было сокрыто толстым слоем стен, сказался на моем чутье, сделав его на время подугасшим, хоть я и не обратил на это внимание тогда, но я это понимал сейчас, постфактум, на трезвую и умудренную опытом голову. И потому где-то в глубине души я все-таки был рад, что космический вакуум необъяснимым образом скрывал от меня неперевариваемую мощь солнца.
Также я не без удовольствия отметил, что, сидя вот уже чуть более шести часов в застывшей позе, я ни разу не ощутил потребности разогнуться, распрямить ногу или даже просто слегка размять шею. За все это время ничего не затекло и не занемело. Я сидел, как декоративный архитектурный элемент, как горгулья, изваянная из цельного и неподвижного базальта. Это казалось поразительным, бесконечно удобным, но если начать вдумываться, довольно-таки пугающим новшеством в работе моего организма.
То есть затекают у нас конечности от пережатия мелких сосудистых сетей, отчего впоследствии ткань, пронизанная ими, начинает голодать, неметь и через некоторое время бесповоротно отмирать. Я уже размышлял по поводу посреднических систем в моем теле и их отпадающей надобности в свете появления последнего апгрейда[11], взваливающего на свои плечи всё, что только относилось к транспортировке и обмену веществ. Это были фантастические предположения, хоть и основанные на вполне реальных, лично наблюдаемых мной метаморфозах. Но чтобы оказаться до такой степени правдой… Что же будет дальше…
В который раз, стряхнув с себя уже порядком закоченевшие объятия этой мысли, я вернулся вниманием к доктору Оксману. По-видимому, его организм обладал точно такими же особенностями, иначе объяснить его неподвижную позу перед ноутбуком, не меняющуюся с самого прибытия сюда, мне не удавалось. Этажом ниже суетилась какая-то женщина, слоняясь по дому, перекладывая вещи с места на место, протирая пыль чуть ли не со стен, не забывая периодически помешивать томящиеся на кухне блюда и время от времени что-то вопросительно выкрикивать поверх ступеней, ведущих наверх, к Оксману. Доктор что-то басил в ответ, но не всегда и далеко не сразу. Его немигающее внимание было приковано к экрану ноутбука, а пальцы почти не отрывались от щелкающих клавиш.
Задумчиво пронаблюдав за ним первое время, я решил изменить свой первоначальный план. Я не буду с ним разговаривать. Я дождусь утра, его ухода на работу, затем проникну в дом и загляну в файлы его персонального компьютера, не иначе как личного дневника. Бухгалтер не соврал, сказав, что Оксман не оставляет работу даже дома. Вот и на ее плоды я, переждав ночь, тихо и без всяких препирательств посмотрю.
За окном медленно всходило солнце, заливая светом мансарду и с укоризной подсвечивая бардак, оставленный спешившим на работу доктором Оксманом. На смятой простыне высился сноп из скомканных рубашек, на столике засыхала с недопитым кофе кружка, а на полу были разбросаны упитанные справочники с небрежно подвернутыми под себя страницами. Внезапно на них упала тень. Оконная ручка медленно и беззвучно повернулась, в комнате дохнуло сквозняком.
Спрыгнув с подоконника, я шагнул к столу и порывисто поднял крышку ноутбука. Процессор пискнул и загудел, экран приветствующе вспыхнул требованием ввести пароль.
Женщина, читающая в кресле газету этажом ниже, вздрогнула. Ей послышался какой-то глухой стук, донесшийся из комнаты ее мужа, будто что-то упало. Но он же ушел, буквально пять минут тому назад, он клюнул ее в щеку и скрылся за углом лестничного пролета. Не мог же он вернуться, пройдя мимо нее незамеченным!
– Дональд? – вырвалось у нее. Она отложила журнал и уже было начала приподниматься с кресла, как вдруг с удивлением остановилась. Почему она нависла над креслом в такой позе? Кажется, она собиралась сесть и почитать. Так и есть. Свернутый журнал в ожидании лежал на столешнице.
Женщина плюхнулась в кресло обратно. Сегодня мысли путались с самого утра, но такое бывает с каждым. Скептически поджав губы, она по второму кругу начала читать заголовок еженедельника.
Поставив сшибленную в ярости кружку обратно на стол, я окинул мансарду изучающим взглядом. Настенное зеркало было подернуто мохнатым слоем пыли. К комоду был прислонен кейс и чемодан с наполовину вываленными вещами. Над столом разместился портрет загадочно улыбающегося Николы Теслы, чуть рядом – размашистая таблица Менделеева с обведенными на ней фломастером некоторыми элементами. Среди них я узнал хлор.
