Субъект. Часть первая - [58]

Об этом я размышлял уже в лифте. Нервно барабаня пальцами по панели кабинки, я бегло охватывал вниманием наползающие навстречу этажи. На случай, если меня там кто-то ожидал. Но везде было пусто. Ни одного взволнованного крика, ни малейшего шороха дыхания притаившихся за углом ловцов. Ни единого лучика брезжащей светом информации, что повествовала бы о сложной биомассе, застывшей где-то на фоне примитивной пустоты, среди гротескных абрисов бетонных стен, в тени отливающих безмолвной жесткостью штырей, труб и сепии внутренних металлических обшивок. Никого.

Благополучно спустившись на первый этаж и пройдя по тому самому коридору, по которому некогда бежал ко мне ныне поджаренный ученый, я все же уловил присутствие одного человека. Это был охранник. Завидев меня, он задрожал.

– Пожалуйста, не трогай меня, я ведь ничего тебе не делал! Я просто охраняю вход, – неожиданно заверещал он, упав на колени и заведя руки за голову. Удивлению моему не было предела. Быстро облизнув потрескавшиеся от жажды губы, я требовательно похрипел:

– Одежду!

Он колыхнулся от этого слова, словно одинокий лист под порывом осеннего ветра, но все же начал раздеваться, торопливо стягивая с себя отсиженные брюки, специализированный пиджак, а вслед за ним шибающую пугливым потом синюю рубашку с засаленным воротником. Все это он с боязливой осторожностью сложил в кучу и, робко пододвинув ко мне, поспешно отстранился в угол.

Брезгливо скорчившись, я проворно снял с себя операционную сорочку и облачился в его рубашку и брюки. Эта одежда буквально пылала жаром заношенности, она щедро источала смрад чужого, неухоженного тела. Но выбирать не приходилось.

Многозначительно указав ему взглядом на дверь, я выскочил под писк одобренного допуска.

* * *

Полчаса спустя я с облегчением ворвался в бурлящую толпу. Солнце скрывалось за горизонтом, тени зданий удлинялись, а в улицы вкрадчиво просачивалась тьма. Многие спешили домой с работы, кто-то торопился в парк развлечений, коридоры тесных переулков постепенно закупоривались агрегирующей друг к другу молодежью, что пьяно горланила, с неохотой позволяя прошмыгивать сквозь них прохожим. Подобные тромбы неотвратимо нарушали кровоток города, отчего страдали магистральные сосуды улиц, безнадежно утрамбовывались переходы в метро, а сами люди, словно насекомые, летели на свет и старались придерживаться заполненного им маршрута. Многие из них были раздражены, дерганы, а их лица, подобно воску в жаркий день, под вечер стекались к подбородку, обнажая выступающие кости лица, мешки под глазами и синеву потрескавшихся капилляров.

Нельзя было никого поймать на прогулочном шаге, каждый торопился и спешил, никто не видел перед собой людей, для каждого это сейчас было не более чем объектом. Не более чем нестабильным в своей позиции препятствием, которое надо обойти, обогнать, предугадать его дальнейшие шаги, дабы не возникло столкновений, нежелательных сейчас, когда нервы и так на пределе, а заветный финиш в виде мягкой прохлады простыни или бодрящей выпивки за барной стойкой так нестерпимо близок.

Находиться среди людей я не любил, но на данный момент это мне служило чем-то вроде густых зарослей необитаемых джунглей. Я не был уверен, что за мной следят, но все же недавно перенесенный животный ужас пойманной в ловушку жертвы давал о себе знать. Мне хотелось спрятаться на неопределенный срок. Слиться с толпой, если бы это потребовалось. Тем более что здесь никто на меня бы и не посмотрел, никто бы не заметил свежих ссадин, выглядывающих из-под рукавов и ворота синей рубашки. Никого бы сейчас не заинтересовала плетью висящая рука, которая с каждым шагом болью отзывалась на моем лице, никто бы даже и не обратил внимания на внезапно истончившиеся запасы остатков своих сил и энергии, иссякших в момент, когда я неспешно проходил мимо. В общем, подобный расклад вещей был мне сейчас только на руку. Я петлял, неторопливо прокладывая дорогу к дому.

Но тут кое-что заставило меня напрячься. Обычно люди, даже в таком нервозном состоянии, как сейчас, соблюдают элементарные правила этикета и поддерживают нейтральное уважение к другим. Это проявляется как минимум в том, что каждый уступает тебе дорогу, если ты движешься быстрее него, или, скажем, никто не замирает посреди тропинки. И уж тем более спешащие навстречу друг другу люди всегда сместят траекторию своей ходьбы немного вправо, давая возможность сманеврировать. Максимум, что может произойти, так это скользящее соприкосновение плечами, и то расцениваться это будет скорее как неуклюжесть или, на худой конец, невнимательность.

А я был далеко не неуклюжим. Даже будучи на что-то отвлеченным, я продолжал анализировать траектории надвигающихся на меня людей и привычно отклонялся от прохожих, маневрировал, но, впрочем, я и не уступал им полностью дорогу, дабы у встречных была точно такая же возможность проявить себя с наилучшей стороны. Но сейчас мой автопилот замигал предупреждением.

На меня размашистой походкой, воинственно покачивая плечами, надвигался поджарый, высокий парень. В затяжной амплитуде движений его конечностей, а также в зашкаливающем расстоянии между его грудной клеткой и локтями угадывалась наглость. Дерзость. Разумеется, он шел не на меня, а к цели, расположенной где-то за моей спиной, но сам факт того, что я живой, что меня надо попытаться обойти без самонадеянного расчета на то, что в нужный момент я сам отпрыгну, его, походу, совсем не волновал.