Стыд - [16]

И вот теперь они здесь. В отделении неотложной помощи. Не имея ни малейшего представления, что конкретно произошло. Медсестра узнает, что приехали родители Юлии, и провожает их до палаты.

– Доктор скоро придет и поговорит с вами.

– Где Юлия? – спрашивает Юсефин.

– Через пару минут вы все узнаете, – говорит медсестра, никак не намекая о том, что произошло.

Юсефин рычит:

– Вы не можете просто оставить нас здесь, ничего не сказав! Это же наша дочь!

– Сядь, Юсефин, – призывает Андреас и поворачивается к медсестре. – Она шокирована.

– Хотите я принесу успокоительное? – ласково спрашивает женщина.

– Нет, я, черт возьми, хочу знать, что с моей дочерью, неужели это так трудно понять?!

Ей что, придется прибегнуть к насилию, чтобы заставить медсестру понять?

Андреас мешает Юсефин встать и напасть на медсестру.

– Я позабочусь об этом.

Юсефин смотрит на мужа с отвращением.

У него очень крепкая хватка, и в конце концов она вынуждена сдаться. Мышцы расслабляются, а затем на глазах появляются слезы.

– Вот так, вот так, успокойся, – шепчет он.

Короткий стук в дверь заставляет их застыть. Андреас выпускает ее руку в тот момент, когда в палату входит молодой врач с кудрявыми волосами и называет свое имя. От его серьезного вида у Юсефин кружится голова. Она вспоминает все визиты в больницу с Эммой, все плохие новости, когда ее сестра находилась между жизнью и смертью. И все же она еще не привыкла к этому. Она должна собрать все оставшиеся силы, чтобы постараться сосредоточиться на том, что скажет этот молодой врач. Вместо этого она бросает взгляд на свой полосатый пижамный костюм и впадает в панику. Она вышла из дома в пижаме?

– Это я оказал помощь вашей дочери в отделении реанимации и произвел первоначальную оценку ее состояния.

Шлем. Который Юлия никогда не любила надевать. Если бы только она надела свой шлем! Как она могла не надеть его? Гнев проходит сквозь тело, как вспышка молнии, но так же быстро гаснет и сменяется ужасом. Юсефин видит Юлию, сидящую в инвалидном кресле. Как поставить пандус? Они будут носить ее вниз и вверх по лестнице, пока не установят пандус?

У Юсефин тысяча вопросов и ни одного ответа.

– Она родилась в рубашке, – внезапно говорит доктор, и мысли Юсефин замирают. – Она сможет полностью восстановиться через некоторое время. Травма головы несерьезная.

Андреас плачет, а Юсефин осознает, что поднимает руку, будто находится в классе.

Доктор кивает ей.

– Подождите, я не понимаю, – говорит она. – Юлия не будет прикована к инвалидному креслу?

Он улыбается впервые с тех пор, как вошел в маленькую приемную.

– Нет, у нее сотрясение мозга и небольшая травма головы, мы наложили несколько швов. Ей дали морфий, и сейчас она спит, но она поправится.

– Слава богу, – шепчет Юсефин.

Улыбка врача меркнет.

– Вы знали, что ваша дочь склонна к суициду?

* * *

Доски под поролоновым матрасом врезаются в спину. Я не могу заснуть, потому что в соседней комнате плачет моя мама. Я испытываю усталость, но гнев не дает мне уснуть. Как папа мог оставить меня здесь, зная, насколько маме плохо? Младшие братья постоянно переживают из-за напряженной обстановки дома. Все ходят на цыпочках, боясь расстроить маму. Я прижимаю ладони к ушам, чтобы не слышать ее рыданий. Хорошо, что мне удается не замечать покрасневшие глаза и ее изможденное тело, острые ключицы, проступающие над линией ночнушки. Я говорю своим братишкам, что все будет хорошо.

Это, конечно, ложь.

Здесь становится только темнее.

Внезапные перепады настроения у мамы, вспышки гнева. Замешательство, которое все испытывают, когда в одну секунду она бодрая и веселая, а в следующую готова всех убить. Я понимаю, что папа больше не мог этого выносить. А кто смог бы?

Только у нас, детей, нет выбора. Нам некуда бежать.

Я опускаю руки. Мама все еще плачет.

Сначала мы страдали вместе с ней и пытались делать ее счастливой. Все ее просьбы исполнялись, но она все равно постоянно ругала меня. Что бы мы ни делали, она всегда находила недостатки, а мне оставалось только кивать и проглатывать недовольство, чтобы не злить ее еще больше. Прошли месяцы, прежде чем стало понятно, что она больна. Трудно понять, когда болезнь не видно снаружи.

Ее состояние ухудшалось, она все глубже и глубже тонула в пучине отчаяния.

Три дня назад папина половина кровати стала пустовать.

Слезы текли из моих глаз, когда этого никто не видел.

Но в какой-то момент слезы иссякают. Тогда ты не можешь просто сидеть сложа руки и жалеть себя – ты должен встать. И продолжать жить.

Пусть даже мама не сможет этого сделать сама.

Она отказывается выходить из своей комнаты. Именно я ношу ей воду и еду, потому что не могу смотреть, как она постепенно тает. Хотя, может быть, ей лучше исчезнуть? В самые мрачные моменты жизни эта мысль почти радует меня. Проходит несколько минут, и вдруг становится тихо.

Мне бы стоило испытывать облегчение, но вместо этого я чувствую леденящий ужас, который не могу объяснить.

Страх того, что произошло что-то ужасное.

Вторник, 15 октября

17

Эмма наверстывает упущенное впервые за целую вечность. Коричневые тени для век и черная тушь – этого достаточно. Она улыбается себе в зеркало в ванной и отмечает, что чувствует себя отдохнувшей. Инес осталась с бабушкой и дедушкой, а Элли живет с Нюллетом. Прошлой ночью Эмме стало нестерпимо одиноко, когда она поняла, что оба ребенка находятся не дома. Она чувствовала физическую боль даже несмотря на то, что впервые за несколько месяцев ей удалось выспаться. Элли проснулась рано, так что Нюллет зашел с ней ненадолго, чтобы выпить кофе. Это значит, что Эмме предоставился шанс поцеловать свою маленькую дочку.