Студия пыток - [6]
Я открыл ящик стола и заглянул внутрь. Почтовая бумага и несколько дорогих ручек, больше ничего особенного. По привычке я ощупал дно ящика с обратной стороны. Что-то приклеено. Перочинным ножом я осторожно срезал это – оказалось, обычная белая визитка.
Интересно. Я задвинул ящик и сунул карточку в карман. Пора заканчивать. Я уже собрался уходить, но бутылка виски манила. Еще немного выпить, оставить фургон на дороге до утра, посидеть в «Мелроузе» пару часов до закрытия, потом пройтись через парк, а дальше посмотрим. Отличные вещи. Это награда мне за хорошую работу, за то, что хватило ума согласиться на этот заказ. Пора погладить себя по голове.
Но и честь знать пора. Бутылка слишком полна, а я слишком пуст. Держа ее в руке, я принялся за первый ящик. Там оказался типичный набор добропорядочного покойника – бумаги и старые документы, которые давно можно было выбросить, зачем такое хранить? В двух других коробках почти то же самое – старые журналы, пластинки… Мое продвижение замедлилось, бутылка наполовину опустела, и я решил: еще одна коробка, и хватит, остановимся на четном числе, иначе просто с лестницей не справлюсь. Сначала показалось, что тут тоже ничего особенного, обыкновенный житейский хлам, «брофур» – бродяжий фураж, зачем-то хранящиеся оплаченные счета, банковские декларации – баланс внушительный, – просроченные страховые полисы.
Кому-то мои поиски могли показаться хаотичными, но у меня талант искать и находить. Я умею на ощупь отличить шелк от плиса, кашемир от ангоры. Лишь дотронувшись пальцами, могу распознать, где простой оттиск, а где гравюра. А еще я умею превращать металл в золото. Если в ящике есть что-то ценное, я отыщу это, но кто знает, что попадется?
В этот раз попался конверт. Песочного цвета, из толстой бумаги, конверт для документов. Я сразу понял, что в нем фотографии. Я чувствовал их вес, стандартный формат… фотографии, недостаточно хорошие для альбома. Толстые резинки стягивали две стопки – розовую и голубую. Розовая для девочки, голубая для мальчика. Я снял резинки, натянул их на запястье, и они запутались в волосах на руке, мимолетные видения безумных ночей. К чему мне эти острые напоминания? Фотографии выскользнули из конверта мне на ладонь.
Мистер Маккиндлесс в белой рубашке и галстуке-бабочке. Волосы, несмотря на бриолин, растрепались и прилипли ко лбу. Все его внимание сосредоточено на молодой девушке, которую он обнимает. Симпатичная. Бледная, губы ярко накрашены. Голова откинута назад, и темные локоны, почти кудри, отброшены от лица. Из одежды на ней только чулки и подвязки, она выглядит сонной, а мистер Маккиндлесс будто что-то бормочет, пытаясь возбудить ее. Апатично улыбаясь, она смотрит на другого мужчину, который входит в нее. Этот второй – наполовину за кадром, видны только руки, торс и стоящий член. Правая рука указывает на его партнера, а левая на бедре, словно у танцора из мюзикла. Еще одна девушка развалилась с раздвинутыми ногами справа от него. Одета так же, как и первая. Наблюдает за мистером Маккиндлессом и его компаньоном. Ее левая нога продета в кольцо его левой руки, лежащей на бедре. Похоже, ей скучно. Я видел такой взгляд у фабричных работниц к концу смены.
Задний план – никакой: полосатые черно-белые обои и дверной проем. Мне почему-то показалось, что дело происходит в Париже. Да, с такими вещами следует быть осторожнее. Мне захотелось домой. Я хлебнул еще виски и перевернул фотографию. На обороте – карандашная надпись. «Soleil et Désolé».
Я стал просматривать остальные. Много похожих. Вспотевший мистер Маккиндлесс в действии, у него узкая птичья грудь, безволосая и мертвенно бледная – что ж, даже у паука есть тело. Еще девушки, девушки, девушки… некоторые смотрят властно, другие – жалко и печально.
Домохозяйка – нагнулась, задирая платье. Лица не видно, только промежность. Две девушки, раздеваясь, смотрят друг другу в глаза, смеются и трогают друг друга. Их груди и языки соприкасаются. Женщина полулежит на скамейке. Рядом белые перчатки. Она натягивает свитер на голову, обнажая грудь и закрывая лицо.
По их одежде я смог приблизительно определить время действия. Чулки натянуты чуть выше колен, пестрые платья из ситца и крепдешина, замшевые туфли на высоких толстых каблуках. Сразу после войны. Может, мистер Маккиндлесс был сутенером? Место действия менялось, комнаты и фотомастерские, но обстановка везде небогатая.
Девушка в ванне намыливается перед камерой.
А вот она уже выходит, наклоняется, демонстрируя свой зад, словно какая-нибудь красавица с полотна Дега. Эта абсолютно пустая и мрачная ванная комната напомнила мне ванные моей юности: высокие потолки и линолеум.
Женщина на кухне, в войлочных тапочках, трогает пальцами клитор. Позади нее, у стены – длинная щетка.
Снова Маккиндлесс, лицо раскраснелось от выпивки и удовольствия. В этот раз композиция попроще. Маккиндлесс с напарником – словно голые часовые, между которыми полулежит, откинувшись на спинку дивана, голая женщина, ее сцепленные руки подняты над головой, как у Анны Павловой. Маккиндлесс поддерживает ее, обхватив тонкую талию и положив другую руку ей на бедро. Ниже на снимке обнимается другая пара. Женщина, отклонившись, что-то говорит кому-то за кадром – что-то пьяное, непристойное и смешное. Тот, к кому она обращается, – явно не фотограф, потому что смотрит она мимо объектива. На обоих мужчинах лихие фески. Все смеются.
