Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2 - [15]
Пока шли заседания съезда, правительство обнародовало долгожданный текст конституции. Ознакомившись с ним, Милюков выступил с истеричной речью, в которой назвал Основные законы «заговором», добавив при этом, что «лучшее в них есть только ухудшение худших частей худших из европейских конституций»[64]. Родичев немедленно откликнулся на событие резолюцией, клеймившей Основные законы как «новый вызов русскому народу», который «возвращает правящей бюрократии всю полноту принадлежавшей ей власти», а Государственную Думу пытается низвести «до роли прислужницы бюрократического правительства»[65]. Кое-кто из делегатов кричал с мест, что даже эта резолюция слишком слаба. В конце концов родичевский проект был принят единогласно, причем многие из делегатов высказались против конституции, даже не потрудившись ознакомиться с ее положениями.
В переводе на понятный язык решения III съезда означали, что кадетская партия отвергла конституцию и собирается идти в Думу прежде всего для того, чтобы разрушить этот орган изнутри и заменить его парламентом, в котором правительство (бюрократия) и верхняя палата (Государственный Совет) будут лишены каких бы то ни было законодательных полномочий. Если же власти будут противиться, партия напрямую обратится к стране — иначе говоря, попытается разжечь новую революцию. Кадеты ничуть не сомневались в том, что на такую поддержку можно рассчитывать: «опьяненное успехом» общество (читай: кадетское руководство) было убеждено, что всякие попытки распустить Думу, занятую «органической работой» по принятию важнейших социальных и экономических законов, поднимут такую волну протестов, что правительству неминуемо придется отступить, а Дума выйдет из противостояния еще более окрепшей[66].
По-видимому, в то время Струве поддался господствующему настроению: во всяком случае, у нас нет доказательств того, что весной 1906 года, когда кадетская партия встала на совершенно пагубный путь, он пытался возражать руководству. На III съезде он брал слово несколько раз, но так и не высказался по главному стратегическому вопросу. Его выступления были посвящены отношению партии к избирателям-рабочим — он убеждал делегатов повернуться лицом к людям труда. Он также огласил подготовленные под его началом и одобренные Центральным комитетом рекомендации, касавшиеся взаимоотношений между партией и ее думской фракцией. После непродолжительной дискуссии рекомендации были приняты и вступили в силу. Наконец, Струве предпринял серьезный демарш по аграрному вопросу. Он с энтузиазмом защищал радикальную программу земельной реформы, отстаиваемую партией; ее реализация, по его словам, должна была стать беспрецедентным историческим событием. Струве закончил свое выступление словами: «Если такой проект осуществится, я буду гордиться, как экономист, как социалист, тем, что принадлежал к партии, которая осуществила этот проект»[67].
Его публичные выступления в этот период обнаруживают тот же воинственный настрой, который отличал его коллег. Струве восторженно встретил победу кадетов на выборах, гиперболизируя ее до события величайшего исторического масштаба и считая даже более важной, чем европейские революции 1789 и 1848 годов[68]. Он горячо поддержал законодательную платформу и парламентскую стратегию, одобренную III съездом. Он выступил также в пользу отстаиваемой партией отмены смертной казни[69]. Струве убеждал кадетов сверять шаги с «оппозиционным большинством народа»[70]. Основные законы возмутили его; в особенности это касалось положения, согласно которому Государственный Совет, устаревшая бюрократическая структура, преобразовывался в верхнюю палату парламента, наделяемую законодательными прерогативами. Реакция Струве на указ, объявлявший Государственный Совет законодательным органом, запечатлена в статье, символически названной «Государственный переворот 20 февраля»
