Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1 - [158]

Реакционное насилие самодержавия социал-демократия желает побороть революционной силой народа. Культ силы общей с ее политическим врагом; она желает только другого носителя силы и предписывает ему другие задачи. Право в ее мировоззрении есть не идея должного, а приказ сильного»[841].

Узнав о том, что двое профессоров российского университета, обвиненные студентами в том, что они якобы придерживаются реакционных взглядов, вынесли свое дело на рассмотрение суда чести, Струве взорвался. «Нельзя ни за кем, даже за студентами, признать право на привлечение к суду за образ мыслей. Я не только не пошел бы сам судиться, если бы был обвинен в «реакционерстве», я никогда не пошел бы никого судить за это. И не только не пошел бы, но и громогласно заявил бы протест против того, что мне предлагают идти в такой суд. Право на «неблагонадежность» я признаю принципиально, философски, как право неотъемлемое, кто бы ни установлял понятие «благонадежности»; я не желаю подчиняться в этом деле никакой власти, никакому участку, все равно чем бы он ни был украшен — двуглавым орлом или фригийской шапкой и ведет ли его зерцало свое происхождение от Петра Великого или от Карла Маркса»[842].

В августе Струве вместе с семьей переехал из Парижа в Бретань. Сняв виллу на Pointe de St. Cast, Струве провели несколько спокойных недель — вдали от политических бурь и волнений в компании с Тырковой и незадолго до этого приехавшего из России их молодого друга — Семена Франка[843].

Но когда они в сентябре вернулись в Париж, то от политики уже было не спрятаться. Газеты ежедневно приносили сведения о происходивших в России волнениях и забастовках и о прогрессирующем бессилии властей. Поэтому, несмотря на риск быть арестованным на границе, Струве всерьез засобирался в Россию, ибо ему отчаянно не терпелось оказаться в эпицентре разыгравшейся бури. Однако уехать немедленно он не мог, поскольку его жена Нина вот-вот должна была родить. Тыркова позже вспоминала, что в эти последние для российского самодержавия дни Струве полностью потерял голову.

«По десять раз в день бегал он на станцию метро, к газетному киоску, хватал все выпуски, утренние, вечерние, ранние и поздние, полдневные и закатные, обычные и экстренные. Их все газеты выпускали. Целые страницы были полны Россией, и на каждой можно было найти новые подробности, подтверждавшие силу движения. Струве ходил по улицам Пасси, раскрыв перед собой газету, как щит, рискуя попасть под извозчика, натыкаясь на прохожих, не обращая внимания на их поношения, довольно заслуженные. Дома он бессмысленно заглядывал во все комнаты, бормотал непонятные слова, смотрел на нас невидящими глазами….

И вдруг вечером, 17 октября, появились экстренные выпуски, где огромным шрифтом были напечатаны заветные слова:

ЦАРЬ УСТУПИЛ. КОНСТИТУЦИЯ ДАНА.

Как раз в тот день Нине Струве пришло время родить. Это был ее пятый ребенок. Нина не легла в больницу, а проделала привычную работу у себя дома. Как и подобало жене редактора конституционного журнала, она выбрала для родов знаменательный день 17 октября, когда была дана конституция…

Взлохмаченный Струве, потрясая пачкой газет, расталкивая всех, ворвался в спальню, где его жена напрягалась в последних родовых муках:

— Нина! Конституция!

Акушерка взяла его за плечи и вытолкнула из спальни. Через полчаса родился пятый струвененок»[844].

Друзья Струве потом шутили, что этапы его политической эволюции можно точно отследить по датам рождения его детей: первый родился 1 мая, а последний — 17 октября.

Наконец наступил момент, когда он мог отправляться в дорогу[845]. Один из друзей Струве, поэт Максимилиан Волошин, дал ему свой паспорт, с которым он 19 октября/1 ноября выехал в Берлин. Прибыв туда на следующий день, он уже намеревался пересесть на поезд до Санкт-Петербурга, как вдруг выяснилось, что в эти дни поезда в Россию не ходят, поскольку там объявлена всеобщая забастовка. Берлин был заполнен русскими, которые съехались туда со всей Европы и, как и Струве, стремились как можно скорее вернуться в Россию. Для того чтобы решить эту проблему, германское правительство снарядило специальный поезд до портового города Штеттина, откуда регулярно отходили пароходы до российской столицы. Приехав на вокзал, чтобы сесть на штеттинский поезд, Струве был встречен Иоллосом, главой Берлинского отделения телеграфного агентства Санкт- Петербурга, который прибыл специально для того, чтобы увидеться с ним и сообщить ему новость, только что переданную по телеграфу: по ходатайству Витте царь даровал Струве прощение.

После непродолжительного морского путешествия, во вторник, 25 октября/7 ноября 1905 года, Струве прибыл в Санкт-Петербург, на родину, которую уже и не надеялся когда-либо увидеть

Именной указатель

Азеф Е. Ф. - 508–509 Александр 1 — 510 Александр II — 32–33, 37, 49, 80, 404–406, 458, 486 Александр III — 36, 196, 224, 408 Аксаков, Иван — 27, 31–39, 41, 86, 404, 423, 429, 449 Аксельрод П. Б. — 79, 93, 98, 207, 313, 338, 351–352, 392–393, 411, 439

Амфитеатров А. В. — 221 Аничков Е. В. — 491–493 Арсеньев К. К. — 42–43, 115–116, 186, 223,262, 477