Стройные ножки любимой жены - [2]

— Силы небесные, верно ли я все понимаю? Ты поставил на что?

— Я поставил на твои ноги и проиграл их мистеру Ручготу, Дику, разумеется, хочу я сказать.

Незаметно от Ручгота он мигнул ей, и она, прекрасно знавшая этого вертопраха, за которым была замужем, тотчас все поняла.

А Билл, который стоял с нею рядом, погладил ее ноги и, скосив глаза на Ручгота, невинно спросил:

— Милая, чьи это ноги?

— Что за вопрос? Само собой, твои ноги, это известно каждому в нашем забытом Богом захолустье.

— Правильно, мой сладкий, каждый об этом знает, — и он хлопнул по своим собственным ногам: — Любимая, скажи мистеру Ручготу, я, конечно, имею в виду Дика, а это чьи ноги?

— Мои, — подхватила Мина, — они мои с тех самых пор, как я получила их в нашу первую брачную ночь в качестве свадебного подарка. Надеюсь, ты этого не забыл, мерзкий плутишка?

— Я это помню, мой ангелочек. Еще как помню. Да и кто бы это забыл?

— Проклятье! Прекратите эту глупую болтовню, — проскрипел Ручгот. — Уж не думаете ли вы, пройдохи, что таким способом вам удастся от меня ускользнуть? Нет и нет, клянусь. Я объявляю вам войну. Мы встретимся на суде, и там я покажу, что не позволю каким-то там гнусным аферистам измываться над собой, и вам горько придется во всем раскаяться.

Вся троица предстала перед судьей Чаклпином, известном во всем штате под кличкой Мудрый Соломон города Джеммерсвилля. Судья, возвышаясь с важным видом над своим столом в зале заседаний, заявил, что данный случай необычен, он выходит за рамки морали и благочестия, но тут уж ничего не поделаешь. Однако случай этот он как демократически избранный судья считает необходимым принять к рассмотрению и вынести по нему справедливый приговор. Далее он выразил сожаление по поводу того, что в юридических справочниках и кодексах подобные случаи даже не упоминаются и лично ему никогда прежде не доводилось с ними сталкиваться. Несмотря на это, продолжал судья, он решил разобраться во всем по совести и с Божьей помощью вынести справедливое решение, при условии, что причастные к этому делу истец, равно как и ответчик, безоговорочно примут решение суда и не станут обращаться с апелляцией в вышестоящие судебные инстанции.

Каждый с этим согласился, и вся троица была приведена к присяге.

Мистер Ручгот сказал, что ноги жены Билла он выиграл честно.

Билл к этому добавил: мол, он-то и прежде обращал внимание суда на то, что игра в покер с начала и до конца была честной.

Мина еще раз весьма категорично подтвердила: ее супруг — владелец ее ног, она их преподнесла ему как свадебный подарок в первую брачную ночь, как, впрочем, и Билл презентовал ей свои собственные ноги, потому что у молодоженов ничего другого, более ценного, и не было, ну, такого, что они могли бы друг другу вручить в память о дне их свадьбы.

Судья, выслушав эти речи с завидным терпением, которым он, кстати говоря, славился, встал и сказал секретарю:

— Майк, принеси мою плетку.

Секретарь направился в боковую комнатушку, где судья хранил рыболовные снасти, охотничьи припасы и снаряжение для верховой езды. Хранил, чтобы все это было под рукой на случай, если вдруг средь судебных дел выкроится свободное время для отдыха.

Судья, держа коротенькую плетку в скрещенных на груди руках, спокойненько прошелся взад и вперед перед стульями, на которых сидела наша троица в ожидании решения своей участи.

И, прохаживаясь так туда-сюда, он внимательно всматривался в лица этих троих, как будто хотел нежданно-негаданно вычитать на них трудное судейское решение.

Внезапно едва заметным движением руки он сильно ударил Билла плеткой по ногам.

Мина подскочила на своем стуле на добрые полметра и взвыла так громко, что ее, пожалуй, можно было бы услышать в радиусе целой мили:

— Ох, мои ноженьки, мои бедные, бедные ноженьки! Судья, зачем же вы хлестнули по ним так свирепо! Вам же они ничего плохого не сделали!

Пока она так стонала и причитала, ни один мускул не дрогнул на лице Билла, однако он все-таки незаметно ощупал и огладил свои ноги там, где должен был чувствовать особенно острую боль.

А судья Чаклпин вновь поднял свою плетку. На сей раз взгляд его был нацелен на ноги Мины, он давал ей таким образом недвусмысленно понять, что ее ждет.

Однако она, дико на него уставясь, очень громко произнесла:

— Послушайте, судья, мне-то ничего не сделается, если вы хлестнете по моим ногам, но если вы не хотите, чтобы я выцарапала ваши глаза, оставьте в покое ноги моего мужа: я невероятно чувствительна к тому, что над ними вытворяют.

— Успокойся, Мина, у меня и в мыслях нет причинить хоть какой-то вред ногам твоего мужа.

— Так-то лучше, судья, — сказала она спокойно, но с явной угрозой в голосе.

Судья отдал плетку секретарю и занял свое место за столом. И стукнул деревянным молоточком, призывая зал к тишине.

— Я, к моему глубокому удовлетворению, убедился в том, что ответчик, как и свидетельница Мина, говорили чистую правду в отношении того, чьи в данном случае ноги кому принадлежат, и я твердо уверен, что и истец убедился в истинной принадлежности ног, о которых здесь идет речь. Есть какие-либо возражения?

— Никаких, судья, — заявил мистер Ручгот.