Строки, имена, судьбы... - [44]
И тут только меня осенило — перепутал мой дед нумизматов с нумидийцами.
Еле сдерживая смех, начал было растолковывать ему, что к чему. Куда там, дед и слушать не хочет.
— Это, может, вас так по-научному зовут, только что-то не больно красиво получается, нумидиец куда лучше! Ты вот что скажи — иконы тебе нужны? Старинные, медные? Старуха моя Зосиму с Савватием повесила, а остальные я в корзинку поскладал да и снес на вышку… А вот без почина ты от меня все равно не уйдешь, смотрел-смотрел, да и проглядел хорошую вещь, а еще нумидиец! Гляди-ка!
И дед, что называется из-под самого моего носа, разворошив кучу лома, поднял на широкой, как лопата, ладони потускневший от времени колокольчик.
— Во, бери! Может, тройку свою когда заведешь! А ну, расступись, народ!
Дед тряхнул колокольчиком — и над базарным шумом и гомоном взвился и понесся чистый, громкоголосый радостный звон.
— Бери! Рупь — не торгуясь! Ведь на ём надпись даже имеется…
Медленно поворачиваю колокольчик, разбираю стершиеся буквы — мастер… Федос… Веденеев… То ли — 1815, то ли 1875 год. В верхней суженной чисти, между двуглавыми орлами цифра 3 — третий номер.
Вся бражная компания во главе с дедом смотрит на меня выжидающе, гипнотизирует осоловевшими затуманенными взглядами — неужели дурень возьмет?
После секундного колебания даю рубль и получаю в собственное владение троечный колокольчик, еще раз мужественно укрепив за собой репутацию неисправимого чудака.
Подходя к гостинице, я вспомнил слова моего нового знакомца: "Чудной вы народ, нумидийцы, заполошные какие-то, как влюбленные!". И невольно подумал — боже мой, какое поразительное совпадение — таежный сибирский дед и великий книголюб Анатоль Франс, назвавший коллекционеров счастливыми людьми, словно сговорившись, высказали, по сути дела, одну и ту же мысль. Ведь согласитесь с тем, что все влюбленные тоже необыкновенно счастливые люди.
На следующий день, без стука, снова под хмельком, дед ввалился ко мне в номер с тяжеленным свертком медных икон и с малюсеньким колокольчиком.
— А это — родной внучек того, что ты вчерась у меня купил. Бери и его, грех родню разлучать!
Так нежданно-негаданно было положено начало новой коллекции.
Сегодня в ней три десятка подшейных и дужных колокольчиков. У каждого из них своя история, своя неразгаданная судьба, наверно, своя память.
Кто знает — может быть, колокольчики с короткой надписью "Дар. Валдая" тревожно и тоскливо звенели на тройках, уносивших в далекую Сибирь жен сосланных декабристов.
А эти — с задорными прибаутками — "Езди веселись, купи не скупись", "Кого люблю, того и дарю" заливались ликующей песней, вторя радости возвращавшегося из псковской глуши в блистательную столицу опального Пушкина, или, крепко подвязанные по древнему русскому обычаю, скорбно молчали морозной ночью на пути в Святогорский монастырь, оплакивая смерть русского гения.
Одни из колокольчиков отлиты на заводах Веденеева, Чернигина, Трошина и Бадянова в селе Пурехе Нижегородской губернии. В том самом Пурехе, что стояло на Ярославском почтовом тракте и было даровано спасителю Москвы князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Другие — на заводе братьев Гомулиных в селе той же губернии — Павлово, с давних времен известном еще и своим замочным промыслом. Наконец, третьи — прославили на всю страну древнее владение Господина Великого Новгорода — село, а затем город Валдай.
"Дар Валдая" — так сердечно, просто и ласково назвал когда-то русский народ ямские колокольчики. Именно "дар", а не как-нибудь иначе. И действительно, не один десяток лет щедро одаривали ими всю Россию валдайские умельцы.
О поселении, расположившемся на берегу Валдайского озера, впервые упоминается в летописях 1495 года.
Не баловала жизнь радостями первых поселян. В один из своих походов на Новгород не моргнув глазом предал село огню и мечу грозный московский царь Иван Васильевич. В 1611 году его разорили шведы.
Погоревали, посетовали на свою долю валдайские мужики, почесали затылки и, была-не была, снова, на том же самом месте, упрямо стали ставить и обживать новые избы.
Колокольчики
В 1654 году по просьбе патриарха Никона село было отдано во владение Иверскому монастырю. Попали мужики, как говорилось встарь, "из кулька в рогожку". Стало еще горше и тяжелее. Как липку обдирал святейший и монастырь, и подвластные ему земли. "Кормовые запасы и пития" — соленая и вяленая рыба, капуста и огурцы, ржаная и пшеничная мука, овсяные крупы, квас и пиво, мед и яблоки в патоке, до которых особо охоч был чревоугодливый архипастырь, по его велению заготовлялись в буквальном смысле слова возами и бочками.
В напечатанном в 1801 году в московской университетской типографии "Географическом словаре Российского государства" село Валдай уже называется городом, жители которого "по способности местоположения его пропитание имеют свое от извоза, которое ремесло и ныне по прежней своей привычке изрядно исправляют, другие промышляют хлебопашеством, а прочие для приезжающих содержат постоялые дворы и харчевни. Женщины пекут баранки, кои по особому своему виду именуются валдайскими, сверх того занимаются домашним рукоделием, прядут леи, пеньку и шерсть, ткут холсты".
