Строки, добытые в боях - [10]

Что сделало их героями? Что научило их стойкости, воинской сноровке, несломимой боевой дружбе и выручке, деятельной, умной ненависти к врагу?

И, разбираясь в этом, я пришел вот к чему: они, юные, смогли стать героями именно потому, что жили, сражались, уходили от смерти и шли на смерть рядом со старшими.

Мальчик, попавший на флот и на фронт добровольцем, потому что «нарушил» — «допустил подчисточку в паспорте» и прибавил себе год или два, сумел стать героем, ибо рядом с ним был старый боцман, воевавший еще в «ту войну»: он не позволил ему сломиться в первом бою, не дал дрогнуть, научил (и сурово научил!) мужеству. Девушка-снайпер выдержала дуэль с гитлеровским асом потому, что ее, вчерашнего «ворошиловского стрелка», опекал и воспитывал весь батальон, и в частности ее прямой учитель, опытный снайпер финской кампании… Отцы и дети сражались рядом, локоть к локтю, рука об руку… И юное поколение, беря взаймы у старшего поколения всю его прошлую жизнь, мужало мгновенно…

(Из воспоминаний Л. Успенского)

Август

Я полюбил весомые слова,

Просторный август, бабочку на раме

И сон в саду, где падает трава

К моим ногам неровными рядами.

Лежать в траве, желтеющей у вишен,

У низких яблонь, где-то у воды,

Смотреть в листву прозрачную

И слышать,

Как рядом глухо надают плоды.

Не потому ль, что тени не хватало,

Казалось мне: Вселенная мала.

Движения замедленны и вялы,

Во рту иссохло. Губы как зола.

Куда девать сгорающее тело?

Ближайший омут светел и глубок —

Пока трава на солнце не сгорела,

Войти в него всем телом до предела

И ощутить подошвами песок!

И в первый раз почувствовать так близко

Прохладное спасительное дно —

Вот так, храня стремление одно,

Вползают в землю щупальцами корни,

Питая щедро алчные плоды

(А жизнь идет!), — все глубже и упорней

Стремление пробиться до воды,

До тех границ соседнего оврага,

Где в изобилье, с запахами вин,

Как древний сок, живительная влага

Ключами бьет из почвенных глубин.

Полдневный зной под яблонями тает

На сизых листьях теплой лебеды.

И слышу я, как мир произрастает

Из первозданной матери — воды.

1939

Мы

Это время

трудновато для вера.

Маяковский

Есть в голосе моем звучание металла.

Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.

Не все умрет. Не все войдет в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы —

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы — спросите жен!

Пройдут века, и вам солгут портреты,

Где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперед, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что не ставя

(Ремень сползал с покатого плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень тверд, уступы каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх — и небо было чисто,

Как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть неточны слова,

И слог тяжел, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва,

Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут,

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

1940

Павел Коган

Павел Давидович Коган родился в 1918 году в семье служащего в Киеве. С 1922 года жил в Москве. Здесь окончил школу и в 1936 году поступил в ИФЛИ. В 1939 году перешел в Литературный институт имени Горького, продолжая заочно учиться в ИФЛИ. «Он был человек страстный, — вспоминает Давид Самойлов. — Так же горячо, как к стихам, он относился к людям. К друзьям — влюбленно, но уж если кого не любил, в том не признавал никаких достоинств. Активность отношения к жизни, к людям была чертой его характера». Весной 1941 года Коган отправился с геологической экспедицией в Армению, там его и застала война. Он возвращается в Москву, чтобы во что бы то ни стало попасть в действующую армию. Это ему удается не сразу, а лишь после долгих хлопот, так как по состоянию здоровья он был не годен к военной службе. Наконец он поступает на курсы военных переводчиков, окончив которые едет на фронт. Здесь назначается переводчиком, потом помощником начальника штаба полка по разведке.

Павел Коган погиб 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная, под Новороссийском, во время поиска разведчиков.

При жизни не было напечатано ни одна стихотворение Когана. В послевоенное время вышли две его книги: «Гроза» (1960) и «Стихи. Воспоминания о поэте. Письма» (1966).