Строгановы: история рода - [65]

Смерть Пушкина

В начале 1837 года русское общество было потрясено смертью Пушкина, который погиб на бессмысленной дуэли. Он был искренним другом и частым гостем в гостиной дочери Кутузова Елизаветы Михайловны Хитрово[50] – матери графини Долли Фиккельмон, австрийской посланницы.

В своих образных дневниковых записях Долли называет Пушкина «похожим одновременно на обезьяну и на тигра. Безобразнее и быть нельзя. В нём течёт африканская кровь, и в его взгляде всегда есть что-то дикое… но когда он начинает говорить, то полностью забываешь о его внешности… Во время беседы в нём нет ни тщеславия, ни своенравия, его слова всегда интересны и остроумны, энергия и восторженность просто бьют из него ключом. Мадам Пушкина необыкновенно красивая женщина; в ней есть что-то поэтическое и трогательное. Она молода, стройна и высока ростом, с лицом мадонны и почти прозрачным цветом лица. Её с тонкими чертами лицо, прекрасные чёрные волосы и большие тёмно-зелёные глаза придают всему её облику что-то неземное, трудноуловимое. Он искренне её любит… У меня есть какое-то чувство, что эта женщина не будет счастлива, хотя кажется, что сейчас она на верху блаженства…»

29 января 1837 года слова Долли капают, как слёзы:

«Сегодня Россия потеряла своего самого дорогого и самого любимого поэта. Этот блистательный талант, этот полный силы гений! Что за печальная и ужасная катастрофа погасила этот факел, который, казалось, был призван к тому, чтобы ещё многие годы освещать мир своим светом… Вопреки советам всех своих друзей он женился пять лет назад. Она была молода, не имела состояния, обладала удивительной красотой. Её лицо говорило о поэтичности, но её мысли и её характер отличались обезоруживающей простотой. Вначале она заняла в обществе то место, которое надлежало занять женщине, обладавшей такой необычайной красотой. Ею все восхищались, но она, казалось, была счастлива у себя дома и любила своего мужа. Она безо всякого кокетства радовалась своей жизни до тех пор, пока кавалергардский офицер Дантес, француз и приёмный сын голландского посланника Геккерена, не начал за ней ухаживать».

Сестра Наталии Гончаровой, жены Пушкина имела несчастье влюбиться в него и побуждала его к тому, чтобы он как можно чаще появлялся в доме её сестры. Может быть, Пушкин обидел его какой-нибудь эпиграммой, но роль Геккерена во всей этой истории представляется неприглядной. Он поощрял Дантеса всеми способами до тех пор, пока Натали «утратила над ним всякий контроль… Пушкин оказался настолько неблагоразумен, что разрешил своей молодой и красивой жене появляться в обществе без него, поскольку его доверие к ней не знало границ: она всё ему рассказывала и повторяла каждое слово, произнесённое Дантесом, – серьёзная и роковая ошибка.

Оскорбительные и неприятные анонимные письма сообщали Пушкину обо всех дурных сплетнях, которые ходили вокруг Дантеса и его жены… Глубоко оскорблённый, он понял, что она, как бы он сам ни был убеждён в её невиновности, в глазах широкой публики, почитавшей его имя, была виновна. Для высшего света было совершенно ясно, что уже само по себе отношение к ней Дантеса служит доказательством невинности мадам Пушкиной. Но в других общественных кругах Петербурга, мнение которых имело для поэта гораздо большее значение, потому что именно среди них он находил единомышленников и свою публику, она считалась виновной».

Чтобы отвлечь общественное внимание, Дантес сделал предложение сестре жены Пушкина, которое ею было принято, но дом поэта продолжал оставаться для него закрытым. Доброжелательные друзья пытались примирить эти две пары, и Дантес снова стал осаждать мадам Пушкину. «Мы все были свидетелями того, как надвигалась эта роковая буря», – продолжает Долли.

«То, как он смотрел на неё на балу, та манера, в которой он с ней говорил, всех пугало. Начиная с этого момента поэт уже принял своё окончательное решение… Предотвратить несчастья было уже нельзя. На следующий день он отправил Геккерену письмо, в котором провоцировал его и обвинял в сообщничестве. Ответ за своего приёмного отца написал Дантес; он принял вызов, как на это и рассчитывал Пушкин».

История дуэли известна. Долли была очень дружна с Жуковским и князем Вяземским, которые до самого конца оказывали поэту помощь. Она писала со всеми подробностями:

«Когда пришёл священник, он исповедовался и причастился… Царь письменно заверил его в том, что он будет заботиться о жене Пушкина и его детях так, «как будто это его жена и дети». Пушкин поцеловал письмо и сказал, что он сожалеет только, что не будет больше жить и не сможет быть больше его поэтом и летописцем. Его агония продолжалась 36 часов, за всё это время он ни на минуту не потерял сознания. Его лицо оставалось ясным, светлым, спокойным… Дуэль он упомянул лишь для того, чтобы попросить своего секунданта Данзаса и своих неприсутствующих здесь деверей не мстить Дантесу. То, что он сказал своей жене, было нежно, преисполнено любви и утешения… Затем он повернулся к своим книгам и сказал: „Прощайте, мои друзья". Наконец он затих и только вздохнул ещё напоследок: „Кончено". Жуковский, который любил его, как отец, сказал, что его лицо в этот момент просияло, а в его серьёзном выражении был налёт удивления, как будто он только что увидел что-то большое, неожиданное и сияющее…».