Строчка до Луны и обратно - [3]

Но Яшка у меня сначала тоже не очень хорошо получился. Принялся рядом нового рисовать. Рисую, и вдруг слышу:

— Здравствуй, Петя!

Кира — в двух шагах. Вот как увлекся! Не сказала бы «здравствуй» и прошла мимо — я бы, наверно, и не заметил, пропустил бы ее.

— Ты что делаешь?

— Рисую, — говорю. — Пушечный удар Лешки Фомина. А это — Яшка, вратарь. В небеса улетает.

Мое сатирическое творчество, видно, не произвело на Киру очень сильного впечатления. Ее больше интересовало другое:

— А почему у нашего подъезда сидишь?

Тоже — удар в солнечное сплетение!

— Тебя, — говорю, — дожидаюсь!

Но это я сказал таким голосом, который должен был бы начисто исключить подобную возможность. Будто просто пошутил. Не знаю, как поняла меня Кира. Сдерживая смех, она сказала:

— Вот я и пришла. То есть приехала. А теперь уезжаю.

На этом «уезжаю» я и раскололся.

— Куда, — со страхом спрашиваю, — уезжаешь? В лагерь?

Как рассмеется! Прямо слова не могла сначала выговорить.

— В какой лагерь? На лифте обратно уезжаю. Домой. Увидела тебя с балкона, интересно стало — чего тут у нашего подъезда делаешь. Теперь уезжаю.

Я печально взглянул на нее и решился — спросил:

— А почему здесь, у вашего подъезда, сижу? Не знаешь?

— Ho ты же сказал.

— Что сказал?

— Что меня дожидался. Или… — она сделала небольшую паузу, — или ты пошутил?

Дальше играть в молчанку мне показалось глупо.

— Нет, — говорю, — не пошутил.

Кира потуже затянула поясок на цветастом халатике, в котором вышла на меня посмотреть, и, помолчав, спросила:

— Если дожидался… значит, хотел что-то сказать?

Я вздохнул тяжело и печально:

— В школе каждый день видел тебя, а теперь… Вот уже четыре дня прошло. Не видел.

— А я тебя вчера видела, — сказала Кира. — Да! С сумкой шел. Наверно, из магазина. Мне оттуда, — она улыбнулась и, задрав голову, показала на один из балконов на девятом этаже, — все видно.

— Тебе хорошо, — позавидовал я.

— А из окна на кухне вся другая сторона видна. И спортивная площадка. Позавчера смотрела, как ты играл в футбол. Видишь, все знаю о тебе. А балкон наш вон тот, с синим ящиком для цветов. Видишь?! Там еще белье висит.

— Теперь буду знать, — с трудом сдерживая радость, кивнул я. — А в лагерь ты не уезжаешь?

— Нет, не смогу. — Кира сделалась сразу печальной. — У мамы зимой грипп был, а потом осложнение на сердце. Ей тяжелую работу пока не разрешают. Вот сегодня стирку затеяли, а машина отчего-то не включается. Руками приходится. Ты когда-нибудь стирал белье?

— Так, — пожал я плечами, — майку, носки.

— А ты простыню попробуй, — сказала Кира. — Даже не представляю, как раньше без стиральных машин обходились и никаких механических прачечных не было… Ты извини, ладно? Я побегу. А то за мамой смотри да смотри. Сейчас, пока белье вешала, она уже простыню выжимает. А знаешь, как тяжело выжимать большие вещи! Хотя откуда тебе знать. Я побежала.

Исчез в темных дверях ее цветастый халатик, и стало мне как-то и грустно, и радостно одновременно. Радостно, что поговорили наконец, что и она, оказывается, помнит обо мне, из окна за мной наблюдает, интересуется. А грустно было оттого, что я вот могу и в футбол сейчас пойти играть, и в кино, если захочу, а Кира не может. Стирать должна. Наверно, и полы сама моет.

В футбол, левым крайним нападения, играть я не пошел. Вернулся домой, постоял на балконе. Вытянув шею, попытался со своего шестого этажа разглядеть балкон Киры. Только синий краешек цветочного ящика увидел. Не много.

Потом включил проигрыватель, поставил пластинку с «Аббой», но не дослушал и первой песни — вдруг подумал о стиральной машине. Почему же она не включается у них? Может, самая ерунда какая-нибудь? Прошлым летом у деда в комнате лампочка перегорела. Другую ввернули — не горит. А волосок целый. Дед плюнул, уже хотел спать ложиться, а я вспомнил, как отец патрон исправлял. Вывернул я пробку в сенях, потом фонариком присветил и шляпкой гвоздя контакт в патроне отогнул повыше. Дед потом всей деревне рассказывал, какой я хитроумный спец по электрическим делам. А мне сказал:

— Быть тебе, Петруха, большим ученым. А как поднатужишься шибко, то и выше взлетишь — самим электрическим министром станешь.

И я решился. Взял отвертку, плоскогубцы, кружок изоленты, хлопнул дверью и, не вызывая лифта, сбежал вниз по лестнице.

Но сразу подниматься на девятый этаж в 217-ю квартиру я все же постеснялся. Что подумает ее мама? Да и сама Кира еще неизвестно, как отнесется к моему неожиданному приходу.

Я сел на бортик песочницы, где две малышки лепили желтые куличи, запрокинул вверху голову и стал смотреть на балкон с синим ящиком.

Ждать пришлось недолго. Слева от белой наволочки мелькнули руки, и появилась Кира. Я встал, хотел крикнул ей, но вижу: она и сама, кажется, заметила меня. Так и есть — смотрит, улыбается, рукой помахала. И я помахал — спускайся, мол, сюда. А кричать не стал. И от песочницы отошел, снова сел на ту же лавочку, у подъезда. Зачем привлекать лишнее внимание?

— Петя, ты что? — выйдя из дверей и все так же улыбаясь, спросила она.

Я показал отвертку.

— Могу посмотреть, если хочешь. Отчего она не включается.

— Стиральная машина? Спасибо. Уже все.