Строчка до Луны и обратно - [10]

«Ну, теперь разнесут по всему дому! — с беспокойством подумал я. — Зачем ей было кричать? И почему это ручка вдруг у нее упала?.. А если нарочно обронила? Посмотреть, что я буду делать… И вообще, поглядеть на меня. Может, думает, урод я или вовсе без ноги. Как Сенька с прежней квартиры. Соскочил на ходу с трамвая, да — под колеса машины. Ногу в больнице и отрезали. Ходит с костылем…»

Все это, немножко сердясь на Таню, я думал про себя, а сам в это время — глазами, глазами. Хоть бы скорей найти эту дурацкую ручку! Нашла девчонка. В самом деле, зеленая, с травой сливается. Найди попробуй.

— Ты отнесешь? — протянув шариковую ручку, спросила она.

— Если хочешь — неси сама.

— Нет, — подумав, сказала девчонка, — возьми. Ты же первый для нее искал.

Меня кольнуло: ишь, для нее!

Взял я ручку, вошел в подъезд, нажал не светившуюся красным огоньком кнопку, и дверь лифта открылась. В кабине, не раздумывая, утопил пальцем кнопку с цифрой «6», и послушная кабинка, подрагивая, потрескивая, быстро, с этажа на этаж, понесла меня вверх, мимо Таниной квартиры, и замерла на площадке шестого этажа. А если Таня в дверях меня ждет?..

Но я, все еще переживая из-за разговора с девчонкой, не стал выяснять этого — открыл ключом замок своей квартиры и захлопнул дверь.

На балконе Тани не было. Я положил ее зеленую ручку в Наташино ведерко с нарисованными цыплятами и опустил его вниз.

Как-то нехорошо мне было. Будто вот тяжелое что-то положили внутрь груди. Посидел на кухне, пожевал корку, потом взял веник, подмел пол.

Работа словно бы успокоила меня. Тогда полил еще и цветы на кухне. И в комнату прошел, где на подоконнике стоял пыльный кактус с колючками. Тоже полил толстяка.

На балконе, у палки с крутившимся пропеллером, виднелся краешек ведерка. На дне его лежала свернутая записка. Те же зеленые маленькие буковки: «Большое спасибо, Петр! Извини, что доставила столько хлопот. Таня».

Переживал я неспроста. На другой день увидел Киру. Не дождался, как обычно у песочницы, а встретил ее на углу дома — с хлебом шла, из магазина. Не иначе как Кира уже слышала о моих поисках зеленой Таниной ручки. А может быть, знала и не только о ручке. Разве не могли, например, те же девчонки видеть, как ведерко туда-сюда между балконами сновало? Да и мало ли вообще народу ходит!

Я почему говорю «может быть»? Сама Кира ничего об этом не сказала. Но я же видел: она словно какая-то замороженная была. Да и у меня язык во рту будто клеем смазали, не ворочается. Все же я спросил, что нового, приехала ли сестра.

Кира кивнула. И — никаких подробностей: поездом ли приехала или самолетом, кто ходил встречать. Ничего. И на меня не смотрит.

Какой уж тут разговор! Но я еще и о хлебе спросил — свежий ли?

— Только сгрузили, — сказала Кира.

— Тоже за хлебом послали, — вздохнул я. — Побегу тогда. Сейчас обедать, а хлеба нет… Так побегу? — повторил я.

— Беги, — сказала Кира и сама первая пошла к дому.

Я потом все хотел рассердиться на Киру — могла бы, мол, и «здравствуй» сказать, и посмотреть на меня, а еще лучше — улыбнуться, как раньше, но никак не получалось — не мог рассердиться. Только и своей вины я не чувствовал. Рисунки, записочки, ручку в траве искал — все это ерунда на постном масле!

В душе я понимал: не так это на самом деле. Но понимать, оказывается, мало. А вот взять на себя вину — куда тяжелей.

У меня даже была мысль — не снять ли совсем эту капроновую петлю с ведерком? Но раздумал: ведерко было опущено на балкон Тани, стал бы его поднимать, а она может увидеть. Да и что эта ведерная почта значит! Главное — я сам. Как сам буду поступать. А поступать мне хотелось хорошо и достойно, чтобы не делать Кире больно. Она-то в чем виновата? Мне ведь как самому было неприятно, когда тот парень починил стиральную машину. А если бы он не взрослый был?.. «Нет, — твердо сказал я себе, — если дружишь, то дружи, не подставляй ножку, не обижай».

Ну, разве ничего не пытался я сделать? Еще как пытался!

Пытался. А что вышло на деле? Помню, дед говорил: начал дело — не оглядывайся. Что бы вспомнить его слова, когда подумал, не снять ли ту петлю с ведерком! Вот и надо было снять. Нет же, на себя понадеялся. Думал, что сильный, что все могу. Да только можно ли было устоять против Таниных синих глаз и улыбки!

Как раз одиннадцать часов было, по радио производственную гимнастику стали передавать. Полезное дело. Размяться никогда не помешает. Да еще под веселую музыку. Включил погромче радио, дверь на балкон распахнул и делаю: «Раз, два, наклон вправо. Раз, два…» И тут прямо на моих глазах коричневый черноморский камень дрогнул, стукнул о перила и — будто провалился.

Я — туда, голову свесил, а мне прямо в лицо — ведерко.

— Не ушибла?

Внизу — Таня. Голос веселый. И опять — лицо ее, глаза, сверканье зубов.

— Доброе утро, Петр!

— Доброе утро, — говорю. Хотя какое утро — двенадцатый час!

— А я послание тебе сочинила! Прочитай. Ответ я здесь подожду.

Развернул листок. Сверху — обращение:

«Свободному Гражданину Петру Доброхотову! Для бабушки нужно купить лекарство. Где здесь аптека, я не знаю. Не сможешь ли ты оказать мне любезность и проводить до аптеки? Это, естественно, не указ, а предложение ее некоролевского величества. Таня».