Стриптиз - [18]

Ее считали порочной. Вот только что разгулявшийся дантист спрашивал ее, говоря о номере, которого еще не видел:

— Возбуждает ли вас то, что вас показывают голой?

Он не знал, что она никогда не показывается голой на сцене. И вообще, если бы он смог вызвать их всех на откровенность, он бы с изумлением обнаружил, что в «Монико» меньше сексуальности, чем, например, на пляже, где Селита нередко видела женщин, а то и девушек, которые с порочной усладой выставляли свое тело на обозрение и, прижимаясь голым животом к теплому, почти живому песку, явно получали самое настоящее сексуальное удовольствие.

Возможно, то же самое произошло вчера с Мадо на сцене, если только она не разыгрывала комедию, в чем Селита не была уверена.

Остальные же почти не испытывали чувственного влечения к мужчинам…

Мари-Лу, например, иногда увлекалась, но это были какие-то детские увлечения, как у маленькой девочки, и как она сама простодушно замечала, что это у нее «для головы, а не для тела».

Наташа, с тех пор как покинула мужа, могла преспокойно спать одна неделями или даже месяцами, а то, что случилось у нее с Эмилем, это не в счет. Просто забавное и неожиданное удовольствие, полученное как бы между делом, походя, подобно тому как во время путешествия вдруг возникает желание отведать незнакомое лакомство.

Франсина жила только ради Пьеро и готова была еще иметь детей, при условии, что их отец куда-нибудь денется.

Кетти была единственным исключением. Она обладала агрессивной и вульгарной сексуальностью, заставляющей ее говорить о любовных делах откровенно и непристойно, подобно кое-каким посетителям, которых обычно старались избегать. Но Селита подозревала, что Кетти просто прикрывает этой напускной грубостью свою полную неспособность получать удовольствие от подобных утех.

Для Флоранс, для Селиты и, несомненно, еще для миллионов женщин мужчина был ценен не только сексом, но также и тем, что он может стать опорой в жизни, хотя и к одному этому нельзя все сводить.

Эмиль сегодня днем задал вопрос, который у Селиты никак не выходил из головы:

— Вы его любите?

Потом добавил со своим мальчишеским простодушием:

— Он порой вызывает у вас отвращение?

Так вот нет, не вызывает! А может быть, и в самом деле Селита по-своему любила его. Из-за того, что она решила его победить. Из-за того, что он стал в ее глазах главным противником.

И это был противник серьезный, под стать ей, он постоянно увертывался, что делало партию более трудной и оттого особо увлекательной.

Мадам Флоранс завоевала его, очевидно, потому, что оставалась ему верной и продолжала работать на, него, пока он был в тюрьме, а также потому, что день за днем помогала ему и у нее хватало ума прощать его слабости.

Селита решила отобрать его, и это была не подлость или предательство с ее стороны, а честная война.

Неужели же она откажется от борьбы из-за какой-то туфли, сорванной с ноги, из-за смешного девичьего заговора вроде тех, что бывают в монастырях?

Она сказала неправду дантисту о том, что у нее здесь есть запасные туфли.

Единственная обувь, которая еще оставалась у нее в «Монико», были легкие башмаки из красного атласа, обшитые разноцветными камешками. Она их надевала для своих испанских танцев.

Внизу, наверное, думали, что она дуется или плачет, а может, и собирает вещи, чтобы уехать. Она вздрогнула, услышав шаги на железной лестнице, но не стала смотреть в стеклянное окошечко на уровне пола, чтобы выяснить, кто поднимается.

Когда открылась дверь, она увидела в зеркале Леона, который держал в одной руке молоток, в другой — найденный каблук. Не говоря ни слова, он поискал глазами туфлю, подобрал ее и направился к подоконнику.

Он любил мастерить, особенно когда работа требовала выдумки и усилий.

Повертев несколько раз замшевую туфлю своими толстыми пальцами, он вытащил из кармана гвозди и принялся за дело.

Подоконник, однако, не годился для этого. Еще поискав глазами, он в конце концов остановил свой взор на табурете Селиты.

А может, он избрал такой способ, чтобы прийти к ней мириться?

Работа захватила его целиком; нахмурив брови, чуть высунув язык, он перевернул табурет и использовал одну из ножек в качестве сапожной колодки, нацепив на нее туфлю.

— Держи туфлю за носок!

После нескольких попыток ему наконец удалось добиться своего. Убедившись относительно прочности каблука, хозяин заметил:

— Сегодня будет держаться, но лучше в ней не танцевать.

Она взяла протянутую им туфлю.

— Спасибо.

— Не за что.

Подойдя к двери, он сказал не оборачиваясь:

— Признайся, что ты получила по заслугам.

Когда чуть позже она спустилась, Наташа уже заменила ее за столом дантиста, и тот смотрел на Селиту с некоторым смущением, не приглашая вернуться. Мари-Лу и Кетти собирались уже подняться, чтобы переодеться для выступлений. Селита подошла к стойке бара, уселась на табурет, и тут она поняла, что Мари-Лу не придет ночевать в эту ночь на площадь Командант Мария.

Швейцарец последней субботы месяца, как его здесь называли, поскольку не знали его имени, сидел в углу один, не интересуясь ничем, что происходило вокруг. Не догадываясь, как это нелепо здесь выглядит, он достал из кармана газету и стал ее читать.