Стриптиз - [29]

«Не волнуйся, все в порядке!», – мысленно передразнил его Молдовски. Там, в больнице, валяется тот парень с разбитой головой, чокнутый очкарик-шантажист готов раззвонить обо всем в газетах, а у этого идиота в ванне плавает очередная шлюха.

– Ты говорил с судьей? – спросил он.

Дилбек кивнул.

– Да, мы обедали вместе.

– Ну, и?..

– Он поблагодарил меня за то, что я проявляю интерес к его карьере. Ему, как ты и говорил, очень хочется выйти на федеральный уровень. – Дилбек встал, поправил полотенце и с тоской взглянул туда, откуда доносился шум льющейся воды.

– А что насчет дела «Грант против Гранта»? – не отступал Молдовски.

– О, мы говорили об этом. – Дилбек принялся ходить по комнате, стараясь держаться с наветренной стороны от одеколона Молди. – Судья – человек весьма религиозный. Или, по крайней мере, старается казаться таковым.

– Наверняка новообращенный.

– Да. Он убежден, что принял правильное решение относительно присуждения опеки. По-моему, у него есть какой-то личный интерес, чтобы все обстояло именно так, а не иначе.

– Это похоже на правду, – заметил Молдовски.

– Он сказал, что мать девочки – проститутка. Это правда, Малкольм?

– Понятия не имею.

– По-моему, ты что-то знаешь, но не говоришь мне.

– Есть очень много такого, чего я не говорю тебе, Дэвид.

– Ты же знаешь, когда речь заходит о проститутках... Это мое слабое место.

– Даже и думать не смей. – Молдовски ничего не собирался говорить Дилбеку: чем меньше ему известно, тем лучше. – Ну, так чем у вас там кончилось? Что-сказал судья?

– Он не нуждается во мне, Малкольм. Он играет в гольф с каким-то сенатором, чтоб ему пусто было...

Молдовски выругался сквозь зубы.

– ... из Комитета по судебным делам, – продолжал Дилбек. – В общем, мы ему не нужны, вот и все.

– То есть он не станет улаживать это дело, даже в качестве личного одолжения, – резюмировал Молдовски.

– Эта женщина – неприкаянная грешница, она не способна должным образом воспитывать ребенка. Вот что он сказал мне – дословно, Малкольм. Плюс к тому на каждом шагу цитировал Библию.

– Плохо дело.

– Да, – подтвердил Дилбек. – В общем-то, этот обед ничего не дал.

Молдовски размышлял, постукивая друг об друга костяшками согнутых пальцев.

– Так... А если положить ему на лапу пачку наличных? Возьмет? Как тебе показалось?

– Это против его принципов, – покачал головой Дилбек. – Но, насколько я понял, леди сама могла бы решить свой вопрос...

На шее Молдовски вздулась вена, и стало видно, как в ней пульсирует кровь.

– Погоди, погоди. Я правильно понял тебя – она получит опеку над ребенком лишь в том случае, если ляжет под судью?

– Он сказал, что готов обдумать этот вариант.

Молдовски вздохнул.

– Знаешь, что я тебе скажу, Дэвид? Ты просто король дипломатии. Правительству следовало послать тебя на переговоры по стратегическому вооружению. – Он принялся шагать по комнате. – Кто он вообще такой, этот вонючий судья? Библию, видите ли, цитирует! Такому больше подошла бы «Кама Сутра»!

– Малкольм, – окликнул его конгрессмен, – что же все-таки нам делать?

Подойдя к нему вплотную и глядя глаза в глаза, Молдовски взял его за локти (до плеч дотянуться ему не удалось).

– Киллиан не пойдет на это, – сказал он. – И она не пойдет. Черт тебя побери, Дэви, я не всегда бываю в ладах с моралью, но и я бы не пошел на это. Мне много приходилось выслушивать всяких мерзостей, но такое – в первый раз.

Концентрация паров одеколона вокруг Молди была так высока, что у конгрессмена заслезились глаза.

– Судья не возьмет денег, Малкольм, – пробормотал он, тщетно пытаясь высвободиться. – Я пробовал.

– Тогда дело действительно плохо.

– Не возьмет – даже для своей кампании, – продолжал Дилбек. – Я предложил сделать это по официальным каналам, но он отказался. Он же метит на пост федерального судьи, и ему нужна кристально чистая биография. А о политиках мнение у него – хуже некуда.

Шум льющейся воды, доносившийся из ванной, прекратился. Дилбек резко обернулся в ту сторону; глаза его мгновенно приобрели то специфическое, рассеянно-мечтательное выражение, которое всегда замечал в них Молдовски, когда конгрессмен предвкушал плотские утехи – хотя бы в самой отдаленной перспективе.

– Ты безнадежен, Дэвид, – проворчал он.

– Что? – переспросил Дилбек, облизывая нижнюю губу.

– Ты безнадежен, говорю. Иди к своей красотке. Меня можешь не провожать.

– Спасибо, Малкольм.

– И постарайся, чтобы хоть сегодня обошлось без проблем.

– Само собой, само собой, – закивал конгрессмен. – Эрб будет поблизости.

– Отлично, – сказал Молдовски, а про себя подумал: конечно, Эрб Крэндэлл знает свое дело, но он один, а бывают вечера и ночи, когда к Дилбеку для верности следовало бы приставлять двоих.

Когда Молдовски ухе выходил из холла, дверь ванной распахнулась, и его окутало целое облако душистого, сладко пахнущего пара. На пороге появилась Ив – распаренная, разрумянившаяся, с еще влажной кожей и мокрыми волосами. Если Молдовски и смутился немного, он не показал этого. Вежливо отступив в сторону, он пропустил женщину в дверь, вполголоса заметив:

– У вас осталось мыло на ушах.

* * *

Пару часов спустя конгрессмен Дэвид Дилбек являл собою воплощение удовлетворенности и абсолютного довольства. Он разнеженно улыбался, пускал кольца дыма, напевал под музыку и тихонько притопывал ногами, попивая свежеприготовленный коктейль из рома с кока-колой, что еще больше улучшало его и без того лучезарное настроение. Справа от него, со стаканом апельсинового сока в руке, сидел Эрб Крэндэлл, но не столько пил, сколько поминутно с беспокойством оглядывался на дверь – не появились ли блюстители порядка. Человек, сидевший слева от конгрессмена, по имени Кристофер Рохо, был занят другим делом: сложив пятидесятидолларовую банкноту «голубком», он пустил его в сторону сцены, где танцевала девушка в компании бирманского питона добрых футов девяти длиной, обвившегося вокруг ее обнаженного тела. Челюсти змеи были плотно обмотаны клейкой лентой, а на морде кто-то нарисовал ей усики щеточкой – некий намек на Гитлера, как показалось Эрбу Крэндэллу.