СтремгLOVE - [6]

Она еще чуть погладила его по голове, и он, не желая и боясь заснуть, таки заснул и сквозь сладкий сон слышал, как она плещет водой за тонкой стенкой, а после, позвякав каким-то железом – ключами, что ли, в сумке, – захлопывает дверь и уходит, конечно же, навсегда – а иначе зачем так бросать его, беспомощного и жалкого, среди этой бессовестной грубой жизни...

Он проснулся среди дневного света и после весь день лежал в койке, изредка только из нее вылезая, когда терпеть становилось совсем нельзя, и с короткими перерывами все думал и думал про нее, про ее голос даже больше, чем про тело и про чудесные ее повадки. Так лежать и думать про нее, когда ее не было рядом в койке, было мучительно. Но он мог себе представить кое-что и похуже; такто она все еще могла прийти, это было очень возможно, но однажды со всей неизбежностью должен был настать такой день, когда все портится навсегда и людям начинает казаться, что счастье – это жить врозь и никогда больше друг друга не видеть. А такое всегда настает – если люди еще живы, этого не избежать. Другое дело, когда один из них умирает раньше другого, тогда – да. Но то уже относится к смерти, там все другое; а пока жизнь, обязательно люди дозревают до того, чтоб ненавидеть тех, кого раньше любили.

Выходило, что пока еще одиночество было неполным, не взрослым, а так – легким, учебным, подготовительным. Знать это было радостно. Есть же еще в жизни счастье!

Ближе к вечеру он таки встал, но от полноты чувств не смог ничем заниматься и только ходил по квартире, откидывая ногой с дороги разные предметы, которые преграждали путь, – сумки, ботинки, ящики из-под пива. Черт его знает кто такая эта его новая подружка! Не так это важно, как чисто любопытно. Она была какая-то этакая... Такая, что ближе к ночи он вышел прогуляться и ходил туда-сюда по Тверской, не исключая, что вот-вот в очередной стайке украинских проституток увидит ее, подойдет, обнимет и заберет домой. Но так ее, надо сказать, и не встретил и пошел в койку один – отсыпаться перед пятичасовой гостьей.

Сразу заснуть ему, однако, не удалось: на кухне он нашел непонятно откуда взявшуюся, совершенно свежую газету. Что было явлением фантастическим, поскольку газет он совершенно, за редчайшими исключениями, не читал и притом чувствовал себя замечательно. Откуда ж взялась газетка? Вот странность и загадка... Которая, впрочем, разгадалась мгновенно, когда на первой же странице он увидел вчерашнего наивного кавказца, одолеваемого досужими омоновцами. Под фотокарточкой был размещен текст с заголовком «Пришли за Пушкиным» со стебом насчет того, что черных выживают из Москвы, и мысленным экспериментом: вздумай Пушкин со своим экзотическим лицом пройтись без документов по улице, так и ему б, гляди, вломили.

Так как же ее зовут? Да никак – карточка была как бы анонимная. По в целом понятным причинам. А пленку она, стало быть, успела вытащить из аппарата, не отдала ментам, ага.

Доктору стало как-то неуютно – вот какая отважная девица обратила на него свое внимание. А он весь какой-то непутевый, ничем не примечательный, незаметный, слабый и вялый. Не очень получается красиво. Лучше б и она была тоже, как он, не от мира сего, тоже сидела в уголку и ныла, и выпивала с утра, и жаловалась на жизнь, в которой, типа, нет места для высоких натур. А есть это место вроде как только для грубых искателей примитивных удовольствий. Но это выходит не очень примитивное удовольствие, оно, пожалуй, скорее изысканное и тонкое – чтоб тебе разбили лицо, а после выставили твое произведение на обозрение тыщ народу...

...Когда она царапнула в дверь в самом начале шестого, он легко подхватился и, шурша спадающими, сваливающимися с ног тапками по шершавому паркету, побежал, побежал к двери. Она победным жестом протянула ему свою черно-белую, сделанную из дешевой противной на ощупь бумаги толстую газету с названием «ДелецЪ» и ткнула пальцем в фотокарточку все на той же первой странице: там был лежащий на брусчатке труп человека, похожего на Ленина.

– Двойника, что ли, убили, который с Гитлером и Леней Голубковым шатался по Арбату? – пробормотал Доктор. Подруга разливала на кухне водку, а он еще рассматривал заметку с названием «За Лениным пришли». Текст был про то, что милиция обнаружила в общественном месте труп незнакомого мужчины, с виду лет 120– 130. Наряд доставил труп в морг Боткинской больницы и просит родственников покойного прийти на опознание. Тут же был портретик дедушки, весьма пожухшего в пути.

– Ну, вы дали! Это ты все? – И еще он подумал, что Мавзолей был, по сути, филиалом Кунсткамеры, был, да перестал.

– Ну! Сколько я тут ночей отдежурила, и вот, пожалуйте, наконец... Иди сюда, иди, что тебе это все? – Она стала говорить другим, изменившимся, измененным голосом, они уже ведь сколько-то и выпили, и закусили. Он встал и, обняв ее, путаясь в ее ногах и цепляясь за стены узкого коридора, вместе с ней проковылял в комнату, где стояла гостеприимная койка. Он предчувствовал уже остроту телесной радости, которая раньше была ему незнакома и к которой он так быстро и страшно – потому что потом ведь надо будет опять обходиться без – привык.