СтремгLOVE - [11]

– А помнишь, мы три косяка скурили еще там, в парке?

– О как! Неужели такой мощный приход?

– Ну...

После у них таки происходит серьезный разговор.

– А чё это такое вообще? Санаторий или как? Мы не въезжаем.

– Да мы сами не в курсе.

– Как так?

– Это не наше. Просто нам досталось.

– А откуда это взялось? Кто это построил? Зачем?

– Поди знай. Может, американцы это слепили на случай мировой войны или там конца света. А может, инопланетяне.

– О как. Но если американцы, так тогда должно быть написано «Made in America»?

– Не, вряд ли. У них же в Америке все китайское!

– Ну а если инопланетяне, то куда они сами делись? Почему не пользуются этим всем?

– Вы вот живете всю жизнь в Москве и думаете, что у вас тут, то есть там, пуп земли. У вас нет опыта жизни в провинции, так что вы этого не понимаете. А я вот видал всякие провинции от Харцызска до Москвы, и что такое настоящая столица, знаю после того, как слетал в Нью-Йорк. Вот и Земля – тоже глухая провинция.

– Ну, вот она – как что?

– Ну, райцентр.

– А эта ваша база на Луне – она тогда как что?

– Неперспективная деревня. Брошенная такая. Тихо, спокойно, ни души кругом, и стоят пустые дома, живи не хочу. Только редко кто селится в таких. Бомжи обычно. А тут – мы...

Ну а дальше космонавты пришли к выводу, что политика и наука – это все лажа, и стали просто снимать блядей и возить их на Луну. А чё, топливо же бесплатное, аппарат знай себе туда-сюда летает. А дальше и вовсе открыли такой публичный дом, где главной приманкой был секс в невесомости, и настало счастье. Бабок люди подняли и даже стали жертвовать на сирот.

Доктор проникся сюжетом, ему вспомнились школьные годы, посвященные чтению, типа, Беляева.

– Слушай, по-моему, это чистая херня, – шепнула она (ей хотелось уже выпить и быстрей в койку, темперамент же), и Доктор, заскучав, стряхнул с себя киношный приход. «Жаль, не узнал, чем кончилась история», – думал он, жуя чебуреки в шикарном ресторане «Подсолнух», который построил один бакинский еврей. Они пошли туда, сбежав из кино, и так как бы продолжили тему Советского Союза, помянув его чебуреками. Перед тем как снова залезть в койку и там сопеть столько же увлеченно, как это было заведено в его юности, выпавшей на советскую власть...

Они посмотрели еще вот какое кино. Такое тюремное, но веселое. В лагерь пришел этап. Это Караганда, присоединенная к Россiи. Особист сидит за столом, читает личные дела новеньких. И вдруг в донесениях стукачей читает про одну и ту же девушку, которую любили двое из этапа. Один сел за приватизацию, другой за гласность.

Опер их обоих вызывает. Для развлечения, чтоб позабавиться. А когда выяснилось, что молочные братья не знакомы друг с другом, он чуть не обоссался со смеху. Причем каждый думал, что он один у нее такой. Во дают! А они завели отношения с этой подружкой почти одновременно, 20 лет назад, даже больше. А погибла она 11 сентября 2001-го в «Близнецах». И вот они вспоминают каждый из этих годов. За бутылкой. Кино, кстати, называется «Ящик водки». Водку они покупают у начальника лагеря и у доктора по фамилии Бильжо, лысого такого красавца. Он работает начальником больнички. А водку продает по брильянту за бутылку. Брюлики спрятаны в зубах у того, что сел за приватизацию, это у него такое дополнение к допровской корзинке. И вот он каждый раз перед беседой вырывает зуб, чтоб сменять его на водку. И там такой нюанс смешной был, что один из них знает, что та погибла, а другой нет, и он не знает, как сказать. И не знает, стоит ли вообще тему поднимать. А второй так и не знает. Он мечтает, как выйдет, вставить зубы и с новыми блестящими зубами поехать туда к ней.

И вот они закончили свой проект, проговорили про все те 20 лет, исчерпали таким манером ящик водки, и тема закрылась. 20 зубов как корова языком слизала... И теперь друзья не знают, чем заняться. Они мечтают, что с новым этапом привезут какого-то особенного парня, заслуженного, яркого и информированного, и они с ним начнут новый проект «Третьим будешь?». И вот опер вызывает их, с ухмылкой такой, и представляет новичка. Это оказывается их девица, но только переменившая пол! И потому ее вот послали в мужскую зону. А объявила она о своей смерти в тех нью-йоркских «близнецах», чтоб легализоваться в мужском теле. И тот, который не сказал, что она погибла, потрясен – правильно он не сказал! Что он только один ее похоронил! И понимает, насколько же тот, второй, в своем неведении счастливее. И вот они все трое встречаются, они ж уже как родные. Слезы радости, то-се, – а потом смотрят друг на друга настороженно: кто и как будет с кем жить. Или, наоборот, никак.

Вдруг беготня и суета на зоне, начальнику что-то шепнули на ухо: он изменился в лице, что-то заорал – звука нет, или музыка, или просто тишина, – и все забегали. Следующий кадр. Площадь трех вокзалов. Толпа бомжей небритых. Егор Гайдар пробирается и всматривается в лица. И вдруг видит бывшего зека, своего друга, выпущенного на волю – тоже в ватнике и небритого, – и обнимает его. Оба плачут. Камера отъезжает, и мы видим второго соавтора и их бывшую девку, бывшую в том смысле, что она более не девка. А пацан. И плакат: «Егор Гайдар – наш президент». И другой плакат: «Партия „Мальчиш“: молодежь – с президентом! Бей чекистов!» Охрана со слуховыми аппаратами в ушах окружает их, усаживает в «мерсы» – и все, счастливые, мчатся в Кремль. По тротуарам стоят толпы людей, которые размахивают флажками и кричат, а сверху сыпется поток листовок, как будто встречают Гагарина.