Стремглав к обрыву - [30]

Я собиралась еще много чего сказать, но вдруг почувствовала, что больше не могу произнести ни слова, и медленно перевела дыхание. В комнате было очень тихо. Она не улыбалась – и на том спасибо. Уже достижение. Протянула мне коробку, я взяла сигарку и закурила, впервые сделав это при ней, открыто. Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Я хотела вытереть слезы, но обнаружила, что мои глаза сухи. Она повернулась ко мне:

– Ладно, Руфь. Мои манеры всегда оставляли желать лучшего. Как и внешность. Кое в чем вы правы, но не во всем. Давайте по существу: я вас наняла, и вы у меня работаете, но на сей раз я приглашаю вас быть моей гостьей. Если вы попытаетесь отвлечься от обидевшей вас формы приглашения и подумаете о том, что хозяева далеко не всегда изъявляют желание видеть в качестве своих гостей тех, кого они нанимают, то вы поймете, что я отнюдь не презираю вас. В конце концов, дело ведь не только в желаниях Бориса. Его желаниям родители идут навстречу тогда, когда сами их одобряют. Так вот, я, если можно так выразиться, одобряю вас, более того, вы мне нравитесь, хотя вы не отвечаете мне взаимностью. Мне нравится, как вы выглядите, как одеваетесь, как независимо держитесь, как соображаете, и наконец, как успешно вы работаете с Борисом. Вас наняли заниматься с ним; странно было бы требовать, чтобы вы обязательно полюбили его, поверили в его силы. Но именно ваша привязанность и ваша вера помогли ему добиться успехов. Я не идеальная мать, может быть потому, что не могу безоговорочно любить человека, в том числе и собственного ребенка, если он откровенно глуп. Я ведь всегда была очень невысокого мнения о способностях Бориса. Отчасти я именно это имела в виду, когда говорила, что вы заменили ему мать. Слепая вера не для меня.

Она замолчала, чтобы дать мне возможность высказаться, но в голове у меня был полный сумбур, и даже под страхом смерти я не сумела бы выжать из себя ни слова. Она села к столу, загасила сигарку, потянулась к пачке за следующей, передумала, взяла черепаховый нож для разрезания страниц и медленно провела пальцами по лезвию.

– Вернемся к сути дела. Мне кажется, я теперь ясно дала вам понять, что мы будем рады, если вы поедете с нами. Насколько я могу судить, сама идея отдыха вам не противна. Надеюсь, мне удалось устранить часть ваших опасений. Давайте будем считать, что вы приняли приглашение, и вернемся к этому разговору лишь в том случае, если вы по каким-либо другим причинам не сможете поехать. Договорились?

Я кивнула.

– Вот и прекрасно… – Она положила нож на место. – Мы уезжаем наутро после Рождества и вернемся первого января.

Много одежды не берите, главное, чтобы были теплые вещи. Неплохо бы купить шерстяное белье. Пока мне больше ничего не приходит в голову, но мы до отъезда еще увидимся.

– Да, – сказала я как во сне. – Спасибо. Теперь я лучше пойду.

– До свидания.

– До свидания. – Я повернулась и направилась к двери.

– Руфь!

Я обернулась. Меня охватила дрожь: опять эта коварная звериная улыбка.

– Каждый ребенок, Руфь, переживает целый ряд болезненных изменений в сознании, прежде чем достигнет разумного отношения к себе и к окружающему миру. Лотта, например, до трех лет внимательно смотрела на дорожные столбики, мимо которых мы проезжали, и спрашивала, куда они убегают. Я пыталась объяснять ей, что движемся мы, а не столбики, но она упрямо считала, что мир вращается вокруг нас, пока не смирилась с мыслью, что это не так.

– Не понимаю. Простите, я устала.

– Когда вы научитесь воспринимать действительность более трезво и объективно, вам перестанет казаться, что я только и думаю, как бы вас оскорбить. Я веду себя с вами так же, как со всеми остальными. Дело вовсе не во мне, а в вас – это вы ведете себя со мной не так, как с другими.

Все-таки не удержалась! И что тебе от меня надо?

Она подождала ответа. Потом закурила и, закинув ногу на ногу, резко заметила:

– Впрочем, как знаете. Хотя жаль: если бы не эти глупости, мы вполне могли бы подружиться.

На площадке за дверью я задержалась, чтобы прийти в себя. Достала из сумочки зеркальце и посмотрела, видны ли у меня на лице следы смятения. Подкрасила губы, спрятала зеркальце в сумочку и вызывала лифт. Очутившись на улице, я по привычке пошла к станции надземки. И лишь в вагоне сообразила, что если уеду со Штаммами до первого января, значит, не смогу встретить Новый год с Дэвидом. Конечно, ничего особенного мы не планировали, но мы всегда встречали Новый год вместе – с двенадцати или тринадцати лет. Он никогда не делал из этого большого события и даже не приглашал меня заранее. Все происходило точно так же, как если бы он зашел позвать меня в кино, только вместо дежурной фразы про контрамарку он начинал перебирать вечеринки, которые устраивали его друзья.

«К Арту Любову надо идти с вином, – говорил он, к примеру. – К Мики – бутылочка тоже не помешает, но зато оттуда нас не выгонят, если и не принесем». Рассмотрев таким образом все варианты, он останавливался на том, который гарантировал максимум удовольствия и минимум затрат.

Что же делать? Поехать со Штаммами и вернуться автобусом на день раньше?