Стремглав к обрыву - [12]

Открыв дверь квартиры, я сразу поняла: что-то произошло. Еще в парадной я услышала перебранку, потом, когда я поднималась по лестнице, голоса ненадолго смолкли. Войдя в квартиру, я застала на кухне отца, который в это время должен был находиться на работе. Рядом с ним, ухватившись за край душевой кабинки, стояла мать. Она с мольбой и надеждой повернула ко мне свое страдальческое лицо. Я прикрыла за собой дверь. Возле нашей комнаты с угрюмым и вызывающим видом стоял Мартин. На меня он даже не взглянул.

– Руфи, – сказала мать, – останови их.

Отец, будто только этого и ждал, снова раскричался, обращаясь уже ко мне:

– Паразит! Вот кто твой братец!

Я положила сумку и папку на стол.

– Руфи! – опять взмолилась мать.

– Не трогай ее, – продолжал отец, – при чем тут Руфи? Речь не о ней, а об этом паразите!

– Если ты намерен повторить все еще раз специально для нее, – встрял брат, – то я лучше уйду. Я уже наслушался.

Отец двинулся к нему и замахнулся, чтобы ударить, но мы с матерью повисли у него на руке.

– Да что случилось? – спросила я ее.

– Отец очень расстроился, – с готовностью принялась она объяснять. – Дело в том, что Мартин…

– Ваш Мартин – бездельник, – сказал отец, вырывая руку, но не делая больше попыток напасть на него. – Натуральный бездельник. Ничего не может – ни работать, ни по дому помочь, спасибо, хоть еще в школу ходит, так и то экзамен завалил.

Я посмотрела на Мартина. Он с удивлением уставился на отца.

– Что?..

– Вот тебе и что! – снова закричал отец, доставая из кармана брюк какие-то почтовые открытки. – Вот, полюбуйся. Мистер Мартин Кософф, ваш вундеркинд. Три по английскому, два по истории.

Воинственность Мартина как рукой сняло, он моментально сник. Мне захотелось подойти к нему и обнять, но я знала, что отец тогда еще пуще разъярится.

– Господи, – выдохнул Мартин. Он прислонился к дверному косяку, закрыл глаза, и лицо у него сделалось совсем несчастным. – Если все дело в этом, почему ты мне просто сразу не сказал?

– Ну вот, я сказал, – ответил отец. – И дальше что? Пойдешь исправлять оценки?

– Подожди, папа, – вмешалась я. – Сядь-ка. Успокойся. Внизу ведь слышно, как ты кричишь.

– Ну и что? – возмутился отец. – Мне стыдиться нечего.

– Эйб, – сказала мать. – Пожалуйста, сядь. Ты себя до приступа доведешь.

Мартин рухнул на стул, оперся на стол локтями и спрятал лицо в ладонях.

– Позаботься лучше о своем сыночке, – с издевкой ответил отец. – А то он устал бездельничать целыми днями.

Я села к столу рядом с братом. Он поднял голову и посмотрел на меня.

– Я же тебе рассказывал про экзамен по истории, – тихо сказал он. – Этот недоумок целый семестр вещал о греках, а на экзамене дал письменную про римлян.

Я кивнула.

– Интересно знать, кого это ты называешь недоумком? – раздался за моей спиной голос отца.

Мартин весь напрягся.

– Эйб! – сказала мать.

– Это, между прочим, уважаемый человек, – нарочито медленно выговорил отец. – С высшим образованием. И работу имеет приличную.

Раньше, когда ему казалось, что кто-то из этих высокообразованных педагогов меня недооценивает, он высказывал о них другое мнение.

– Так кто недоумок? И кто болтается по городу и опаздывает на два часа к обеду, как будто у матери без того мало забот?

– Это ничего, Эйб, – сказала мать. – Руфи тоже ведь собиралась задержаться.

– Ничего! Он об тебя ноги будет вытирать, а тебе все ничего!

– С этого и началось? – спросила я Мартина.

Он растерянно кивнул.

– Вот-вот, – сказал отец, – спроси у сестры, что тебе делать. Мужчина!

Я спиной почувствовала, что он приближается к нам. Мартин встал и прислонился к стене. Я повернулась к отцу:

– Папа, пойдем погуляем. Прошу тебя. Мне надо с тобой поговорить. – Я видела, что Мартин, словно загнанный зверь, бочком пытается проскользнуть в нашу комнату.

– Полюбуйтесь на него, – продолжал издеваться отец. – Что, сестренка не может помочь? Как же так? Ты же у нас такой самостоятельный мужчина: и плаваешь, и играешь в баскетбол и в разные другие болы…

Мартин пятился к двери комнаты. Отец наступал, я старалась остановить его, но сумела лишь ненадолго удержать. В комнате было темно, только из кухни проникал слабый свет.

– Руфь, – попросил брат дрожащим голосом. – Не впускай его в комнату.

– Что такое я слышу? – взревел отец. – Это чей дом, по-твоему?

– Руфь, – повторил Мартин, опираясь о стол. – Руфь, лучше останови его. – Его фигура отчетливо вырисовывалась на фоне темного окна в обрамлении цветочных горшков.

– Руфь, – передразнил отец злобным фальцетом, – помоги, спаси меня, Руфь.

Я держала отца за руку, но казалось, меня саму держит какая-то сила. Разрывает на части. Пополам – между ними обоими. Я не успела сообразить, что Мартин собирается делать: он резко обернулся, схватил первый попавшийся под руку горшок и швырнул его в отца; сначала я услышала громкое проклятие, когда горшок пролетел рядом с отцом, задев его плечо, потом грохот – горшок разлетелся вдребезги, ударившись о дверной косяк, и осколки вместе с землей рассыпались по полу.

– Эйб! – отчаянно закричала мать, бросаясь к нему. Он стоял не двигаясь. Брат тоже застыл на месте.

– Мартин! – плачущим голосом сказала мать. – Что ты наделал?