Стреляющие горы - [29]

— Постой-постой. А разве не ты настоял, чтобы самому возглавить группу? Мог бы послать на перевал, к примеру, старшину. Или ты не понимал, на что идешь? Ты очень толково организовал оборону перевала, я в этом убедился. Ты вызвал огонь на себя и остался прикрывать отступление подчиненных, вполне понимая, как и Османов, что это явная смерть.

— Но я же — командир. Я просто был обязан…

— Не гони пургу, как на современном молодежном сленге моя внучка говорит. Ты в принципе прав, беря на себя вину за гибель и ранения подчиненных. Верно и то, что они героизмом своим прикрывают наши прорехи. Но это не умаляет их заслуг. Так вот, все бойцы заставы, оборонявшие перевал, награждены орденами, а все пограничники отряда, прибывшие к ним на помощь, — медалями. Их мужество оценено по заслугам. Ты был вместе с ними, и твои действия оценены по заслугам. Не твоя вина в том, что ты бессилен сейчас что-либо изменить, прежде всего, безразличное отношение власти к пограничным войскам. Вина эта — наша, генеральская. Слишком долго со всем мирились, ведь так спокойней службу нести — привычно и не обременительно. Но теперь могу, честно глядя тебе в глаза, сказать: всё меняется, меняется к лучшему и довольно быстро. Пошла полная перестройка пограничной службы. Правда, некоторые у нас боятся самого слова — «перестройка». Многим еще нравится следовая полоса и колючая проволока, а главное — собачки. Но руководство пограничных войск, ФСБ, руководство страны, как я сделал вывод, тверды в своем стремлении обустроить границу по последнему слову технического прогресса. Решено и службу в пограничных войсках перевести на контрактную основу.

— Что могу сказать: всё это обнадеживает, но только к моему званию никакого отношения не имеет. Я ведь только исполнял свой долг.

— Я вижу, ты неисправим. И тогда бухтел, когда Красную Звезду получил. И вот теперь. Смотри, не вздумай выказывать свое недовольство, когда будут тебе Звезду Героя вручать. Тем более говорят, что вручение состоится на самом высоком уровне.

— Ладно уж, не подведу.

— Это что — одолжение?

— Нет — уважение.

— Только потом нос не задирай, а то ведь перед тобой широкая дорога откроется. Но и на ней можно оступиться.

— Не сомневайтесь — чести офицера не запятнаю. Только вот с выбором пути еще определиться надо.

— Давай так с тобой договоримся. Я, судя по всему, еще на недельку здесь задержусь. Перед отъездом встретимся. Какое бы ты решение не принял — я пойму тебя. Но будет очень жаль, если граница тебя потеряет.

— За неделю обязательно определюсь.

7

Рамзан Курбанов поправил рюкзак и в последний раз выслушал надоевшие наставления:

— Слушай внимательно, когда тебе говорят! Тяжелая поклажа за спиной — не повод пренебрегать жизнью. Верно, что смерть ради Аллаха — не смерть, а вечная жизнь в раю. Но не о себе ты должен думать. Твой долг перед Аллахом, перед джихадом — доставить поклажу до места. Пока вы тут развлекались с девами, изменилось многое. Федералы всего за три-четыре дня натыкали много постов на границе с Грузией. Идти нужно, поэтому, очень осторожно.

— Я уже знаю об этом. В вайнахских аулах только об этом и говорят. У многих ведь родственники в Чечне. Переживают: если ранят, как человек вернется залечивать рану, если погибнет, где его похоронят?

— Всё же кривые у тебя мозги. Твои мысли должны быть только об одном: как донести рюкзак туда, куда тебе велено. Или, может, оставить тебя здесь и судить, как сомневающегося в великой цели джихада?

— Я исполню свой долг.

— Наконец-то слышу слово правоверного. Ступай. И пусть Аллах поведет тебя верной тропой.

И всё же до своей тайной тропы Рамзан шел без всякой предосторожности. Да и чего ему опасаться? Встретившиеся грузинские пограничники даже не поинтересовались, зачем он идет к границе. Поприветствовали и пошагали дальше.

Беспечный отрезок пути, в конце концов, кончился. Теперь Рамзан уже идет, стараясь не появляться на открытой местности, и часто останавливается, чтобы убедиться в отсутствии опасности. Сразу же за границей — крутой спуск. Пусто, зеленых фуражек не видно. Можно спускаться. Но только Рамзан приподнялся из-за скалы, как тут же отпрянул обратно в укрытие: внизу по тропе шел пограничный наряд.

Пограничники, похоже, тоже заметили что-то подозрительное. Остановились. Старший наряда достал из чехла бинокль и медленно повел им по скалам. Рамзан не шевелился.

Вроде бы пронесло. Наряд удалился. Но Рамзан не спешил выходить из-за укрытия. Ждал. И не зря. Пограничники возвратились и, стараясь не обнаружить себя, залегли за камнями в кустарнике.

— Вот шайтаны! — зло буркнул Рамзан. — Придется ждать, пока уйдут.

Прошло довольно много времени — Рамзан не шевелился. Ждал ночи. Но ему неожиданно повезло: вдруг слева, примерно в полукилометре, раздались автоматные очереди. Рамзан знал, что там должен идти по своей тропе один из посланцев Турка за деньгами. Пограничный наряд, уже не маскируясь, рванулся в ту сторону, где стреляли, и Рамзан решил рискнуть. Торопливо, насколько позволяла едва приметная тропа, он начал спускаться вниз, затем бегом пересек мелкий кустарник и углубился в лес. Стрельба слева не прекращалась, и это подстегивало Курбанова. Но, миновав одну опасность, он не потерял осторожность. Подолгу стоял на опушках, прежде чем идти через полянки, иные открытые участки и вовсе обходил стороной, по лесной чаще, преодолевая буреломы. Перед закатом солнца добрался, наконец, до горного аула. Но и тут не спешил подходить к знакомому дому. Притаился на склоне горы, в кустарнике, стал наблюдать и слушать. И только когда до него донесся гогот телохранителей Турка, которые, как обычно, пинками выгоняли рабов после скудного ужина на ночную работу, прошел через калитку во двор.