Стреляй, я уже мертв - [313]

Уже совсем стемнело, когда мы с Вади расстались, примирившись, наконец, с друг другом. Мы не рассчитывали снова увидеться: ведь мы были уже немолоды и не могли знать, что случиться завтра. Но после этой встречи он время от времени мне звонит, а иногда звоню ему я. Наши разговоры обычно бывают недолгими и не слишком содержательными, но это настоящее утешение для нас обоих — услышать голос друга.

Когда я рассказал жене о своей встрече с Вади, мне вдруг стало стыдно, что я, участник четырех войн, постыдно проиграл самое важное на свете сражение: не смог отстоять мир.

Мариан не шевелилась, и Изекииль понял, что она едва сдерживает слезы.

— И на этом кончается ваша история, да? — спросила она.

— Вы же сами прекрасно знаете, что на этом история не закончена, — улыбнулся старик. — Разумеется, нет. Разве вы не хотите узнать, что случилось с дочерью Вади?

— Нет... — ответила она чуть дрогнувшим голосом. — Думаю, это не так и важно.

— Эта девочка выросла, так и не узнав, кто ее отец. Дед и бабушка хранили тайну до самого конца. Однако ее дед перед смертью написал письмо, в котором рассказал, кто был отцом внучки. Когда она узнала правду, это стало настоящим шоком. Вдруг оказалось, что до сих пор она жила в мире лжи. Поначалу она не поверила собственным ушам — эта милая девочка, которая всегда вращалась в высшем мадридском обществе, училась в дорогих школах, потом окончила университет и уже почти получила степень магистра. И вот эта девочка начала собственное расследование, желая обрести свою потерянную, как она считала, личность. Она так и не решилась отправиться в Амман на поиски отца, а вместо этого принялась ходить кругами. Прежде всего, она приложила все мыслимые усилия, чтобы познакомиться с палестинскими детьми — девочками и мальчиками, которые учатся в Испании. Но этого ей оказалось мало, и вот в один прекрасный день она отправилась в Рамаллу. Там она познакомилась с неким молодым человеком и... Влюбилась в него? Может, и так, а возможно, решила, что сможет полюбить его в будущем. В любом случае, она посчитала это лучшим способом хоть немного приблизиться к человеку, о существовании которого еще недавно даже не подозревала. Они поженились, и у них родился сын. Однако брак не продлился долго. Она так и не смогла привыкнуть к жизни в Рамалле, не смогла освоиться в обществе, где все было ей чуждо. Тем не менее, она продолжала искать отца — человека, о котором она не знала ничего, кроме имени и того, что он жил в Аммане, в лагере для беженцев. Отца, которого она горько упрекала за то, что он оказался недостаточно настойчив, чтобы забрать ее к себе, принеся эту жертву ради ее благополучия.

И вот она уехала из Рамаллы и вернулась в Мадрид, забрав с собой сына. Отец мальчика поначалу не возражал, однако, едва сыну исполнилось двенадцать, предъявил на него права. Он заявил, что мальчик должен перейти под опеку отца. Она ничего не смогла поделать, закон был на стороне того, кто считался ее мужем; таким образом, отец забрал мальчика, а ей было позволено лишь навещать его время от времени, и после каждой встречи все сильнее становилась горечь новой разлуки.

Ее не было в Рамалле в тот день, когда погиб ее сын. Тогда как раз началась то ли вторая, то ли третья Интифада — я уже не помню, и этот мальчик вместе с другими детьми стал бросаться камнями в солдат, охранявших группу колонистов, которые строили новый поселок. Дети бросали камни изо всей силы; солдаты разозлились и открыли огонь. Пуля оборвала жизнь одного из детей; это был ее сын. Когда она приехала в Рамаллу, то узнала, что сына уже похоронили. С тех пор она не перестает его оплакивать.

Дочь Вади так и не смогла простить ни своего отца, ни деда с бабушкой, которые скрыли от нее правду, ни своего мужа, который отнял у нее сына, ни Израиль — просто за то, что он существует.

Она так и не научилась прощать, как не научилась никого жалеть, кроме себя. Долгие годы она жила в тоске и с болью, и даже новый брак не помог смириться с потерей сына. Она одержима лишь одной мечтой — мечтой о мести; это стремление оказалось сильнее, чем все остальные чувства, даже воля к жизни. Несколько месяцев назад она встретилась наконец со своим отцом. После стольких лет она наконец на это решилась.

И старое сердце Вади наполнилось безмерной любовью, едва он заглянул в ее глаза — глаза Элоисы. Но ей встреча с отцом не принесла облегчения. Перед ее глазами стояло лицо погибшего сына, и этот образ мешал ей увидеть что-то еще. Короче говоря, она тщательнейшим образом разработала план мести; это было непросто, но, так или иначе, теперь ее план близок к завершению. Беда в том, что она искренне верит, будто месть поможет ей обрести покой. Она считает, что должна убить врага, который отнял жизнь ее сына, что должна заставить страдать тех, кто заставил страдать ее. Я не прав, Мариан? Или вы предпочитаете именоваться Марией де лос Анхелес де тодос лос Сантос — именно так, если не ошибаюсь, вас нарекли при крещении? Или вас правильнее называть миссис Миллер — по имени вашего последнего мужа?

Мариан побледнела, ее челюсть задрожала. Рука скользнула в карман куртки, словно что-то нашупывая.