Стрелы Перуна - [14]

— Поторопись! — Куря нацелил острие меча в живот царского слуги.

— В-воля в-в-ваша, — клацнул зубами патрикий, в обыденной жизни своей весьма далекий от звона бранной стали.

— Так-то лучше, сын хитрой лисицы. — Куря с лязгом вогнал меч в ножны и шагнул к порогу. Все последовали за ним...

Через четверть часа бек-ханы были среди своих подданных, которые начали проявлять признаки буйного недовольства. Степняки немного успокоились, узрев, наконец, своих вождей целыми и невредимыми.

Печенеги весьма вольно относились к частной собственности, особенно если она никем не охранялась. Для вольных кочевников диким было понятие о домашнем скоте, если этот скот не был волами или конями. Коров они отождествляли со степными турами, и если видели в поле стадо, то преспокойно охотились на него, крайне изумляясь, почему животные их не боятся и не убегают. Когда же пастух мчался к степнякам выразить свое отношение к происходящему, печенеги, считая себя гостями на земле Романии, радушно приглашали пострадавшего отведать его же собственной коровы. А когда собеседник хватался за нож, кочевники секли его мечами, справедливо возмущаясь попранием их охотничьих прав.

В гости к императору бек-ханы взяли по тысяче воинов, которых, конечно же, в город не пустили: можно только представить себе, что сталось бы с торговыми рядами, прорвись туда эта вольница с весьма странными для греков понятиями о частной собственности.

Когда трехтысячная ватага, пройдя под конвоем Болгарию, очутилась во Фракии, среди византийских крестьян-стратиотов вспыхнула паника. Воины-земледельцы схватились за мечи, ибо кочевники, ничтоже сумняшеся, перерезали стадо коров в приграничной области и были крайне возмущены, когда на них напали вооруженные люди. Случилась яростная сеча. Драку едва сумел остановить подоспевший с конвоем стратиг[41] Фракии Иоанн Каркуас. Он опоздал встретить «друзей» и думал весь путь до Константинополя, что ему будет от императора.

Под стенами византийской столицы печенегов кормили, давали зерно и сено их неприхотливым низкорослым лошадям и, насколько возможно, ограничивали свободу опасных гостей.

Греки из окрестных селений дрожали от страха за свои жизни и имущество, хотя лагерь степняков надежно охранялся закованными в железо катафрактами — воинами из гвардии самого императора...

Бек-ханы, оказавшись среди своих, вздохнули свободнее.

— Осталось семь дней, — напомнил Илдей.

— Да-а! — откликнулся Куря.

— Если наш гонец не принесет кангарам[42] благих вестей, наши тумены ринутся в земли Румии.

— И тогда каган Никифор пусть смотрит с неба, как горят его города! — весело воскликнул Тарсук.

— Мы покажем румам, кому принадлежат степи с турами, козами и конями! — зло ощерился Куря.

— Царь Булгарии Путур не подал ли вести? — спросил Илдей.

— Гонец от него вчера был. — Тарсук, довольный, погладил свою черную бороду. — Царь Путур говорит, что четыре наших тумена стоят наготове у пределов Фракии.

— А румы знают об этом?

— Нет.

— Надо, чтобы узнали.

— Зачем?! — сразу взбесился вспыльчивый Куря. — Внезапность — залог успеха! Мы неожиданно захватим ворота в город и будем держать их до прихода наших туменов. У Никифора в Кустадинии почти нет войск, а три тысячи кангаров — сила немалая!

— К чему проливать кровь наших братьев? — безмятежно отозвался Илдей. — Румы и так дадут нам немалый бакшиш[43]. Надо только, чтобы Никифор узнал о наших туменах в Булгарии. Вот и все.

— Лук натянут. Пора пускать стрелу. Кровь кипит у батыров, особенно у молодых. Куда мы направим силу четырех туменов?! — все еще горячился Куря.

— Если царь Никифор хорошо заплатит, тогда на Урусию напасть можно, — ответил Илдей.

— Не-ет! — Тарсук поднял обе ладони. — Хватит с меня похода с паршивым гусем Ураком. Сколько тогда потеряли мы храбрых батыров, кто сосчитает? Да еще дань пришлось платить. После того похода мы совсем обнищали. Каган Святосляб — грозный воитель, и войско его теперь всегда наготове. Я лучше попытаю счастья здесь. Город Кустадина, может, и не возьму, зато землю румов пожгу и большой полон захвачу.

— Да, ты прав, — согласился Илдей. — С каганом Святослябом лучше не связываться. Тем более, его руку держит и брат наш — Радман.

— Бр-р-рат! — Куря в ярости скрипнул зубами. — Я бы этого бра...

— И кроме того, — спокойно продолжал Илдей, — Урусия сейчас ни с кем не воюет. Каган Святосляб может сговориться с хазарами. Среди них у коназа много друзей: бек-хан Алании Фаруз-Капад, например. Я видел в городе коназа Асмуда. Это не случайно: коназ Асмуд — ближний бек Святосляба. Он не купец, а воин. Зачем Асмуд здесь? Может быть, он погубить нас хочет, кто знает?

— Что же делать? — встревожился Тарсук.

— Не связываться с урусами. Если мы сейчас нападем на них, то каган Святосляб придет в наши степи и порубит всех кангаров. Даже на семя не оставит!

— Что же делать? — повторил за Тарсуком бек-хан Куря.

— Хороший бакшиш взять с румов. Потом можно повести тумены в земли царя Оттона или на угров.

— Угров трогать нельзя, — заметил Тарсук. — Они в дружбе с урусами.

— Зато они враги германцев. — Илдей тонко улыбнулся. — Мы угров с собой позовем в страну царя Оттона. Они с радостью пойдут. Этим мы кагану Святослябу даже услугу окажем.