Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии - [11]
§ 9б. К хронотопической проекции в точку «настоящего» в 3-х прилеганиях:
Одна-единственная непрерывная замкнутая система «сдвинутых в месте», «в одно» голов-аппаратов (с соответствующими постулатами непрерывного и однородного опыта, непрерывного и постоянно действующего сверхэмпирического сознания и тому подобного, эфира поля наблюдения и тому подобного, а также частный вариант принципа относительности, имплицированный в прямом опыте как классе систем отсчета). Она скрывает, что мы имеем дело с процессами, свернутыми и ужатыми в «способности-свойства», «субъект-вмещения», «интенсивности», «действенности» (так же как миром идей, которым оперируем в системе мысли, скрыта качественно- символическая или процессуальная математика) — процессами, избегающими пространственности и временной линейной последовательности. Отсюда невидимая внутренняя история («волновое» бытие трансцендирующего усилия, а не длительность и смена в последовательности, что требует ненаглядных элементов анализа эффекта системности)[8]. И траектории мировые (ср. § 5, 5а, 7). События-предметы помещены в их перспективу. То есть есть связности переносом причинной связи в аппаратах отражения (с «реалистическим» соответствием) и есть связности умов «по сознанию», поддерживаемые структурирующим и конструктивным (а не изображающим и знаково коммуницирующим) текстом независимо от реального канала связи (то есть ноогенной машиной-произведением, артефактом), и где факт топологичности соответствия (то есть соответствия в точке с окрестностью) проявляет себя нетривиально. Так, например, китайцы, чьи космологические представления, как говорит Кун, не исключали изменений на «неизменном» для европейцев небе, «зафиксировали появление множества новых звезд на небе в значительно более ранний период. Кроме того, даже без помощи телескопа китайцы систематически отмечали появление солнечных пятен за несколько столетий до того, как их наблюдали Галилей и его современники». Так где же находится наблюдаемая звезда, то есть точка пересечения? (Ср. §§ 60, 87). Нечто в надприродном ряду есть таковое не в смысле, что оно «духовно», «отражательно» изображает что- то в природном ряду, а что оно структурирует своей конструктивностью, в том числе и в естественном ряду, порождая в нем наблюдаемые явления (явления поведения), чисто натурально тем не менее не объяснимые. Поэтому это бесконечность (трансверсальная) отличная от бесконечности непрерывно замкнутой одной-единственной системы. Будут узлы (пунтуалистские) живых взаимодействий, резко меняющих топологию и выбивающих из пространства преобразований. Вообще-то свободное действие тяготеет 1) к полному действию, 2) к тому, чтобы (версус зависимое возникновение) содержать лишь порожденное внутри себя, на своих собственных основаниях (это последнее и ставит вопрос об особом пространстве генераций и о «третьих вещах» как снимающих различение души и тела и так далее — тем более, что уже в законоподобной структуре опыта с ее стоячим, вертикальным временем мы видели, что топологическая связность или когеренция, не спонтанность начальных условий предполагает пространственно ограниченную область и всегда только для таких областей; а в содержании могут быть бесконечное пространство, идеальные объекты, разведенность физических законов и начальных условий и так далее). Иными словами, «пространство» из-за 1) ненатуральности «данности» (и, напротив, чуждой, инопространст- венной натуральности, если не модулирована), 2) квазиестественности свободного действия (ведь под этим новым принципом работы мы не имеем в виду «дух», действие чистой мысли!): у усилия должно быть какое-то бытие. (Отсюда введение в изучение ума ненаблюдаемых, невидимых объектов, поскольку под «действиями» имеются в виду скрытые движения, их невидимое телоформное бытие, а не акты воли и сознания).
И поскольку транснатурально, то, конечно (ибо натурно-то было бы, по закону языка, одно), разнопространственно (двуединство!), во многих исторических «жизненных» или «живых» пространство-временах. Но — естественно. Вместе — естественноисторически.
§ 9 в. Увидев в мире X, человек не мог бы воссоздать свои основания (в смысле оснований системы мысли), и поэтому он не видит. Следовательно, «видимое» не зависит просто от наличия содержания в мире (как бы ждущего своего понимания) и от усилия чистой мысли и воли, на это содержание направленных. И, следовательно, содержание в мире принадлежит потенцированному бытию, а не просто миру «в себе». Если в связи с признанием X я не могу воспроизвести себя в качестве мыслящего о мире, то X невозможно в мире (оно, следовательно, заслонено «телом понимания» и инопространственно). И, наоборот, признание его вело бы к недопустимому уничтожению системы мысли (ср. стр. о «чувствительности» законо- подобной структуры опыта, о «видим-не видим» (§ 19) и § 153 о «сделанности» органов, о «чувствующих и понимающих, умных телах»). Нужно рассмотреть воздействия мира, поступающие вне постижимой связи, если уж от воссоздания оснований зависим… Резкое изменение топологии (нарушена связность ума с умом, ума с самим собой и ума с миром), например, в экстремумах мы начинаем воспринимать «внутреннее», не обладающее никакой постижимой связью (ср. с понятием «элементов» в древности; вообще здесь заключена какая-то тайна). И находящееся вне микроскопии аппарата отражения. То есть мы никак не присутствуем последним в колебательных движениях молекул мозга. Преобразование и, наоборот, — не преобразование. Мы не можем, в смысле знания, воспринять то, для чего нет пространства преобразований. [Сознанием, макроскопичностью (поскольку мы должны аппарат описывать) его космологического включения мы отгорожены от мириадов миров в нас; но, повторяю, космологическое включение вариативно]. Перескакивание (изменение топологии) с устойчивых уровней содержаний сознания (выбивание пространства преобразований) может все разрушить. (Пространство состояний ведь и есть пространство преобразований иn-мерных представлений). (Ср. с дискретизацией и объема мира и объема субъекта, § 23). Разорванная, провисшая нить циклического воссоздания оснований — бесконечные значения. С другой стороны, такие пространства 1) не одно-единственное, 2) могут сменяться (как Планк был прав, говоря: «Так же, как физический процесс в принципе неотделим от инструмента, посредством которого он измеряется, или от органа чувств, посредством которого он воспринимается, всякая наука в принципе неотделима от ученых, которые ее разрабатывают. И так же, как физик, экспериментально изучающий атомный процесс, меняет его течение тем сильнее, чем больше проникает в подробности, как физиолог, разлагающий живой организм на более тонкие части, повреждает или убивает его, так и философ, исследующий, до какого пункта осязаемо понятен априори смысл научной идеи, тормозит импульс науки к дальнейшему развитию». Физическое познание, то есть выявление предельных оснований и условий возможности категорически формулируется в рефлексии, которая неминуемо упирается в плодотворные, как я говорю, тавтологии как конечное, окончательное, а без них нельзя мыслить: убери их — и хаос, на два порядка ниже). И что, если такая связность, что не будет нашей причинности? Но этот компот мы уже имеем в свойствах целостных проявлений сознательной жизни с ее особой, сложной (и изменяющей) топологией. То есть когда хотим описать нечто, являющееся и моделями понимания (законоподобной структурой опыта) и модулями преобразований («малыми мирами», как, например, канон, золотое сечение, музыкальный инструмент пифагорейцев, производящий только истинные гармонии, пифагорейские же числа и тому подобные) = артефакты (платоновские «души», мои монады или, что то же самое, наши с Сашей [А. М. Пятигорским. — Ред.] структуры сознания в их вещественно-символической части). Самое интересное — это модуль, как он выражен, например, геометрией твердого тела, каноном, золотым сечением, идеальным инструментом и тому подобным.
Сквозная тема работ М. К. Мамардашвили - феномен сознания, раскрытие духовных возможностей человека. М. К. Мамардашвили постоянно задавался вопросом - как человеку исполниться, пребыть, войти в историческое бытие. Составление и общая редакция Ю.П. Сенокосова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга представляет собой разговор двух философов. А когда два философа разговаривают, они не спорят и один не выигрывает, а другой не проигрывает. (Они могут оба выиграть или оба остаться в дураках. Но в данном случае это неясно, потому что никто не знает критериев.) Это два мышления, встретившиеся на пересечении двух путей — Декарта и Асанги — и бесконечно отражающиеся друг в друге (может быть, отсюда и посвящение «авторы — друг другу»).Впервые увидевшая свет в 1982 году в Иерусалиме книга М. К. Мамардашвили и A. M. Пятигорского «Символ и сознание» посвящена рассмотрению жизни сознания через символы.
М.К. Мамардашвили — фигура, имеющая сегодня много поклонников; оставил заметный след в памяти коллег, которым довелось с ним общаться. Фигура тоже масштаба, что и А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин и Г. П. Щедровицкий, с которыми его объединяли совместные философские проекты. "Лекции о Прусте" — любопытный образец философствующего литературоведения или, наоборот, философии, ищущей себя в жанре и языке литературы.
Издаваемый впервые, настоящий курс лекций, или бесед, как называл их сам автор, был прочитан в 1986/1987 учебном году в Тбилисском университете.После лекционных курсов о Декарте, Канте, Прусте, а также по античной и современной философии, это был фактически последний, итоговый курс М. К. Мамардашвили, посвященный теме мышления, обсуждая которую, он стремился показать своим слушателям, опираясь прежде всего на свой жизненный опыт, как человек мыслит и способен ли он в принципе подумать то, чем он мыслит.
Лекции о современной европейской философии были прочитаны Мерабом Константиновичем Мамардашвили студентам ВГИКа в 1978–1979 гг. В доходчивой, увлекательной манере автор разбирает основные течения философской мысли двадцатого столетия, уделяя внимание работам Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра, Витгенштейна и других великих преобразователей принципов мышления. Настоящее издание является наиболее выверенным на сегодняшний день и рассчитано на самый широкий круг читателей, интересующихся актуальными вопросами культуры.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.
Книга «Геопанорама русской культуры» задумана как продолжение вышедшего год назад сборника «Евразийское пространство: Звук, слово, образ» (М.: Языки славянской культуры, 2003), на этот раз со смещением интереса в сторону изучения русского провинциального пространства, также рассматриваемого sub specie реалий и sub specie семиотики. Составителей и авторов предлагаемого сборника – лингвистов и литературоведов, фольклористов и культурологов – объединяет филологический (в широком смысле) подход, при котором главным объектом исследования становятся тексты – тексты, в которых описывается образ и выражается история, культура и мифология места, в данном случае – той или иной земли – «провинции».
Книга посвящена актуальной проблеме изучения национально-культурных особенностей коммуникативного поведения представителей английской и русской лингво-культур.В ней предпринимается попытка систематизировать и объяснить данные особенности через тип культуры, социально-культурные отношения и ценности, особенности национального мировидения и категорию вежливости, которая рассматривается как важнейший регулятор коммуникативного поведения, предопредопределяющий национальный стиль коммуникации.Обсуждаются проблемы влияния культуры и социокультурных отношений на сознание, ценностную систему и поведение.
Тематику работ, составляющих пособие, можно определить, во-первых, как «рассуждение о методе» в науках о культуре: о понимании как процессе перевода с языка одной культуры на язык другой; об исследовании ключевых слов; о герменевтическом самоосмыслении науки и, вовторых, как историю мировой культуры: изучение явлений духовной действительности в их временной конкретности и, одновременно, в самом широком контексте; анализ того, как прошлое культуры про¬глядывает в ее настоящем, а настоящее уже содержится в прошлом.
Цикл исследований, представленных в этой книге, посвящен выяснению связей между культурой мысли и культурой слова, между риторической рефлексией и реальностью литературной практики, а в конечном счете между трансформациями европейского рационализма и меняющимся объемом таких простых категорий литературы, как “жанр” и “авторство”. В качестве содержательной альтернативы логико-риторическому подходу, обретшему зрелость в Греции софистов и окончательно исчерпавшему себя в новоевропейском классицизме, рассматривается духовная и словесная культура Библии.