Стрела над океаном - [60]
Ничего, все было хорошо! Вот обратный путь оказался тяжелым. Решил идти не на Вилючинскую бухту, а к Саране. Пришлось переходить вброд реку у самого устья. Ледяная вода — до подбородка. Стало было в море сносить. Ничего, перебрался. Шел берегом — много «непропусков», часто приходилось обходить их, взбираться на скалы.
На одну какую-то минуту мне представился только что виденный берег бухты Сараны. Темень, шум волн, шелест листвы… Но ведь там были люди, был грузовик, катер и на нем слабый, но все-таки огонек… А как выглядит такая же темная, сырая ночь вдали от людей, в полном одиночестве — в диких, пустынных горах, где, быть может, и не ступала нога человека… И «ничего, все было хорошо!» Что это — привычка? Сила бездумной молодости? Мужественная верность долгу?.. Наверное, всего понемножку!
Сколько их, вот таких — молодых, выносливых, упорных, отважных — в одиночку, а чаще небольшими партиями ходит по Камчатской земле! Они бродят по тайге и тундре, поднимаются к кратерам вулканов, с аквалангом за плечами ныряют в холодные воды озер. Они — передовые разведчики науки, поставленной на службу жизни, разведчики изобилия и счастья.
Он с жадностью выпил огромную кружку горячего чая и съел толстый ломоть хлеба с печеночным паштетом. «До чертиков надоела пригорелая каша!..» А через минуту после еды он спал свинцовым сном усталого человека. Спал, опустив черную кудлатую голову на руки, сложенные на столе.
Мне была видна его тонкая юношеская шея с трогательной, смешной косичкой давно нестриженных волос…
Облака — сизые, с бронзовым отблеском, похожим на отсвет далекого пожара, — громоздятся над синими сопками.
В облаках узкие, словно прорезанные острым ножом, ярко-желтые, слепящие глаза просветы — там солнце. Оно борется с облаками. Хочет и не может прорваться сквозь них.
Вода в бухте гладкая, как полированный стол, темно-бирюзового цвета. По низу сопок мерцают редкие огоньки: там Петропавловск. Он еще спит в этот ранний час холодного рассвета.
Что за краски: дикие, мрачные — глаз не отвести!..
Всем этим великолепием я любуюсь с палубы рейсового катера, который везет меня через Авачинскую бухту в поселок Рыбачий.
Холодно стоять на палубе, но и уйти невозможно: так необыкновенна эта борьба света с тьмой. И просто невозможно не поделиться с кем-нибудь своими восторгами, тем более что есть с кем поделиться. Со мной едет Егор Иваныч — работник облисполкома. Чудак — вместо того, чтобы любоваться красотами природы, он сидит внизу, в теплом салончике, в котором почему-то пахнет аптекой…
Сейчас я его вытяну сюда. Пусть полюбуется!
Спускаюсь вниз. Егор Иваныч сидит на диване и, привалившись плечом к стене, спит. Досадно… Спит!.. Но у него такое бледное, усталое лицо — рука не подымается, чтобы разбудить его. Бог с ним, пускай спит!..
Катер пришвартовывается у пирса. Светит низкое, пока еще слабо греющее солнце. Облака отступили, залегли пепельной грядой у самого края неба. Резкие мрачные тона сменились мягкими, пастельными: голубая гладь залива, волнистые очертания зеленых сопок…
— Выспался, Егор Иваныч?
В ответ он молча зябко пожимает плечами.
В поселок Рыбачий мы приходим как раз в то время, когда директор рыбообрабатывающей базы проводит политинформацию.
На площадке, возле засольного сарая, стоит толпа рабочих и работниц — последних значительно больше.
Мой невыспавшийся спутник оживляется.
— Хорошее мероприятие, — негромко, удовлетворенно говорит он и что-то записывает в книжечку. — Интересно, часто у них проводится политинформация?
На мой взгляд, в этом «мероприятии» нет ничего особенно интересного. Мне кажется, что женщины в пестрых платочках и резиновых сапогах стоят и слушают скорее по обязанности.
В тишине, нарушаемой только криками чаек, слышится негромкий голос директора. Он скучновато говорит о событиях последних дней, а потом переходит к местным вопросам: говорит об отстающих и передовых, о случаях нарушения трудовой дисциплины…
Политинформация закончена. До начала работы остается несколько минут, и директора плотным кольцом окружают, по-видимому, те, кого он назвал в конце своего сообщения. Слышны взволнованные голоса.
Егор Иваныч довольно улыбается:
— Задел за живое!
Похоже, действительно задел…
Из поселка Рыбачий мы отправимся на буксирном катере базы в бухту Вилючинскую — к подножию Вилючинского вулкана. Там сельдеобрабатывающая база. По дороге зайдем в бухту Сарана и доставим туда кунгас для приемки колхозного улова.
Ах, что это было за плавание — на маленьком катерочке по океану!.. Шли, правда, недалеко от берега. Но все же стоило только выйти из Авачинской бухты, как океан показал свою грозную силу.
Таким я его еще не видел. В прошлые походы он был сумрачным, серым. А сейчас ярко светило солнце, и океан полыхал синим пламенем с изумрудно-зелеными вспышками, с алебастрово-белой пеной на гребнях волн. И в этих светящихся синих волнах была не сумрачная угроза, а дикое, могучее веселье, яростный разгул.
Возле мыса Опасного (не очень-то приятное название у этой серой отвесной скалы, окаймленной вихрями белой пены!) ударила сильная океанская волна.
