Стрела над океаном - [2]
Самолет летел на восток, навстречу солнцу, навстречу дню. И ночь так и не состоялась. Не было ночи.
Были недолгие сумерки. Темно-васильковое небо с неяркими звездами. И вот снова свет, пока в виде полосы лазури, отливающей холодным металлическим блеском. А вот и солнце в палевом, с голубыми пятнами небе, — белое, слепящее солнце. И спать невозможно, хотя по московскому времени давно пора видеть сны.
Как это никого из художников до сих пор не соблазнила нелегкая, но увлекательная задача — небесный пейзаж! Он стал нам близок, стал привычен, вошел в обиход. И разве он не может вызвать чувства столь же задушевные, как золотая березовая роща, сонный пруд, заросший ряской, волнующееся поле ржи?..
Светлая небесная долина с белоснежными, искрящимися, как колотый сахар, кручами облаков. Необычайное богатство красок — от тончайших жемчужных переливов до сарьяновской силы синевы и охристого золота. И вдруг — провал в немыслимую бездну: сквозь космы стремительно летящих облаков проглянула земля — вся в малахитовых, сиреневых, желтых узорах, прошитых серебряной вязью реки…
Пришел и мой черед сказать «под крылом самолета»— под крылом самолета возникла Камчатка.
Сначала открылась мерцающая пепельно-голубая бездна — Охотское море — древнее Дамское, или Пенжинское, море отважных русских мореплавателей, ходивших по нему «для проведывания камчатского пути». И внезапно из этой бездны поднялась сказочная горная страна.
Одна задругой вставали горы, горы, горы — синие вблизи, голубые, окутанные туманом — в отдалении. Они нисколько не походили на знакомые Кавказские или Крымские. Коническая форма их вершин не привычна глазу.
Самолет летел с такой быстротой, что дальние горы почти мгновенно становились близкими. За ними открывались другие — еще выше, еще величественнее! От белых светящихся вершин спускались по крутым склонам снежные узоры, похожие на те, что рисует на окнах мороз. Горы плавно вращались под крылом самолета в неярком свете солнца.
Вот бы художника сюда! Но какого, кого? Разве что Рериха. Он смог бы написать такое. У него даже есть что-то сходное в гималайском цикле — сходное по смелости и выразительности красок, по фантастичности, заключенной в скупую, лаконичную форму. Рерих да еще, пожалуй, Рокуэлл Кент…
Капитан-командор Витус Беринг отправился в первую свою Камчатскую экспедицию 5 февраля 1725 года. 4 сентября 1727 года он встретился с остальными участниками экспедиции в Большерецке. Со дня его выезда из Петербурга прошло два года семь месяцев. Правда, командор не очень-то спешил… Один из исследователей Камчатки, лифляндский немец Карл фон Дитмар, выехал из Петербурга 2 мая 1851 года. Через шесть месяцев, проделав многотрудный путь по Сибири, переплыв бурное Охотское море, он высадился в бухте Св. Петра и Павла — в Петропавловске. Чехов, как известно, почти целых три месяца добирался до Сахалина.
Я очутился на Камчатке за двенадцать летных часов, совершив четыре гигантских прыжка. Из Москвы в Омск — «на дикий брег Иртыша». Из Омска в Иркутск — к Ангаре, Байкалу. Из Иркутска в Хабаровск — на Амур. Из Хабаровска через Охотское море — в Петропавловск.
И все-таки как бы стремительно ни летел, опережая звук, среброкрылый покоритель пространства ТУ-104, ощущение огромной отдаленности остается.
И дело здесь, видимо, не во времени, затраченном на путешествие. Разумом понимаешь: двенадцать часов (пусть с остановками, с задержками в пути наберется 20–24 часа) — это очень мало. Всего в шесть раз больше, чем нужно для поездки на электричке в Можайск или Серпухов. Но попробуйте-ка мысленно увидеть преодоленное пространство! Воображение просто бессильно сколько-нибудь реально представить те двенадцать тысяч километров — более четверти земной окружности по экватору, — что легли, остались за спиной…
Потом ощущение отдаленности Камчатки сглаживается. Прежде всего по той причине, что видишь: на далекой Камчатке живут близкие каждому из нас люди — близкие своими помыслами, стремлениями и делами советские люди. И далекий край становится близким.
…Бывает так: попадаешь в новые, неведомые места и они своеобразием пейзажа, своеобразием жизни людей нелегко, не сразу укладываются в привычные представления об окружающем мире. В таких случаях хочется попытаться раскрыть, осмыслить то нечто общее, вернее, обобщающее, нечто характерное, неповторимое, что я условно называю «душой» этих мест.
Так было и с Камчаткой, — конечно, в той мере, которая была доступна по времени и по возможностям. Не раз приходилось одергивать себя, чтобы не заносило в сторону «экзотики». Ведь за весьма соблазнительной «сказочностью» этого нового, неведомого края нетрудно просмотреть главное, основное — повседневную трудовую жизнь людей.
Один из руководителей области — человек редкой душевной свежести, поразительной жизненной энергии, влюбленный в свой край и отлично знающий его, — в первой своей беседе с нами, москвичами, сказал:
— Своеобразие Камчатки?.. Конечно, мимо него не пройдешь. Да и незачем проходить. Но оно, это своеобразие, так сказать, на поверхности. Оно бросается в глаза. А хорошо бы заглянуть поглубже — в жизнь народа.
