Стрела Кушиэля. Битва за трон - [8]

Кассилианец явно понял общий смысл сказанного. Он снова поклонился и сел на снег, скрестив ноги и не обращая внимания на трущихся об него псов.

– Буду ждать распоряжений господина, – ответил он по-скальдийски.

– Он что, так всю ночь и просидит? – с любопытством спросил у меня Гюнтер.

– Не знаю. – Я уже по горло накушалась упрямой кассилианской чести и отчаялась понять логику, которой Жослен руководствовался. – Он может.

Гюнтер покатился со смеху.

– Вот ведь шальная голова! Обязательно покажу его на Слете, если будет служить как полагается! Волк и голубка, прирученные в селении Гюнтера Арнлаугсона! Даже Вальдемар Благословенный может позавидовать такой удаче! – Пребывая в хорошем настроении, он повел теннов обратно в чертог, громко затянув песню о том, как щедро наградит его верховный вождь.

Я разок оглянулась. Ну конечно, Жослен так  и сидел на снегу без движения, провожая нас взглядом.

Глава 43

Каким бы грубым и необузданным ни был Гюнтер, но слово свое он держал: на следующее утро с Жослена действительно сняли цепи. Проникшийся ко мне приязнью Кнуд привел меня на это посмотреть. Я не сомневалась, что кассилианец тоже сдержит обещание, но опасалась, что после долгого содержания в кандалах свобода опьянит его и лишит рассудка. Когда охранник разомкнул ошейник, Жослен дернулся. Мускулы его заметно подрагивали, выдавая желание взвиться, но кассилианская дисциплина быстро одержала верх – мой воин взял себя в руки и смиренно поклонился.

– Что ж, посмотрим, как он себя покажет, а? – сказал Гюнтер и указал большим пальцем на одного из теннов. – Торвил, сегодня ты пригляди за ним. Пусть займется домашней работой. Только не давай ему никакого оружия, понял? Если понадобится ломать лед на ручье, чтобы набрать воды, пускай ломает голыми руками. А когда докажет, что не замышляет против нас худого, может, поручим ему колоть дрова или вроде того.

– Ага, Гюнтер. – Торвил коснулся рукояти топорика на поясе и усмехнулся, обнажив дыру на месте пары зубов, выбитых в дружеском поединке. – Я с него глаз не спущу, не бойся.

Судя по моим наблюдениям в тот день, Жослен не дал ему ни единого повода для беспокойства. Кассилианец охотно трудился, без устали таская с ручья ведра с водой, чтобы наполнить бочки в большом зале чертога – задание не из легких. Торвил же ходил за ним хвостом, насвистывая и чистя ногти острым концом кинжала.

А женщины из хозяйства Гюнтера таращились на Жослена, как зачарованные.

Никто из них до этого не видел его, если не считать первой ночи, когда пленника приволокли на веревке, озлобленного и облепленного снегом. Теперь же хуторянки смогли его как следует рассмотреть. Грязный и заросший, воняющий псарней, Жослен все равно выглядел истинным ангелийцем.

– Должно быть, на вашей родине он был принцем! – прошептала мне на ухо восхищенная Хедвиг, когда он с пустыми ведрами вышел из кухни. – Не могут же все ваши мужчины урождаться такими красавцами!

– Да, на нашей родине не все мужчины такие, – сухо ответила я, гадая, как бы к ее словам отнесся Гюнтер. Одна из девушек помоложе по имени Айлса ухитрилась потереться грудью об Жослена и захихикала, когда он густо покраснел и выронил коромысло. Пожалуй, кассилианца слова Хедвиг задели бы даже больше, чем Гюнтера.

Хозяин и его тенны вернулись с охоты румяные и довольные, притащив с собой крупного оленя. Конечно же, по такому поводу устроили пир. Гюнтер много выпил, но не настолько много, чтобы забыть приковать Жослена за ногу к огромной каменной скамье у очага. «По крайней мере, внутри ему будет тепло», – подумала я, одновременно восхищаясь предусмотрительностью скальда и кляня его за нее. Уходившийся за день Жослен свернулся на камышовом настиле. Даже не будь он связан клятвой, сомневаюсь, что в ту ночь кассилианец сбежал бы, даже оставь Гюнтер дверь нараспашку, а его без оков.

Холодные зимние дни тянулись и тянулись, Жослен ни разу не взбрыкнул, и постепенно наша жизнь вошла в колею. Однажды, когда Гюнтер с теннами по обыкновению куда-то ускакали, мы с Хедвиг решили дать Жослену вымыться. Памятуя, как сама была благодарна за первое омовение в плену, не берусь даже вообразить его радость. Пришлось дважды опорожнить лохань – настолько загрязнилась вода. Я в свое время досадовала на недостаток уединения в купальне, но в сравнении с кассилианцем я мылась словно за семью замками. Женщины всех возрастов, от хихикающей Айлсы до старой Ромильды, чьей улыбки я до того момента ни разу не видела, набились в комнату, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нагого Жослена.

Тот юноша, каким он был в первые дни нашего знакомства, умер бы от стыда, но теперь кассилианец лишь покраснел и вежливо не обращал внимания на хуторянок, пытаясь сохранить жалкие остатки достоинства. Даже самая дряхлая старуха, темноглазая Турид, пришла на него посмотреть и кстати принесла шерстяной колет и штаны, оставшиеся от ее убитого в набеге брата.

Жослен расстроился, когда его серые кассилианские лохмотья бросили в угол с очевидным намерением попозже сжечь их, поэтому я бережно собрала его грязные тряпки. Я-то понимала – это все, что у него осталось в память о доме.