Стрела и солнце - [7]
Рабы из Гермонассы, что стоит по ту сторону пролива, удавили хозяина, владельца седельной мастерской, и скрылись в предгорьях у керкетов[5].
Под Фанагорией объявилась разбойничья шайка. Она обложила сухопутную дорогу в Горгиппию и не дает купцам ни пройти, ни проехать. Отряд, посланный на усмирение грабителей, поголовно уничтожен.
Феодосия опять подверглась нападению скифов, каким-то чудом перебравшихся через пограничный вал. Проникнуть в город им, правда, не удалось, — всадников было немного, — зато они угнали триста голов скота.
Сарматы тревожат жителей далекого Танаиса. Еще там объявились новые шайки бродячих наездников — каких-то скуластых, узкоглазых людей, нагоняющих страх даже на сарматских воинов.
— Наша община до сих пор не внесла в казну годовой налог, — заявил под конец архонт Ламприск — выборный правитель Тиритаки. — Виноград уродился прошлой осенью плохой, гроздьев срезали на три четверти меньше, чем в позапрошлом году. Сам знаешь, отец, растения губит червь. Вина нет — нет дохода. Тиритакцы просят тебя, отец, отсрочить уплату подати до будущего урожая…
Асандр сидел молча, неподвижно, сгорбившись.
С каждой очередной вестью в нем капля за каплей росла острая злоба.
Постепенно она захлестнула грудь, затруднила дыхание, сделав его прерывистым, судорожным, и отдалась колющей болью в корявых пальцах, начавших трястись все заметней.
Осел! На этих-то сонных, вялых, безвольных скотов надеялся он, когда шел сюда, в тронный зал! В них искал опору, ждал от них мудрого совета: как найти выход из бездны, в которую неуклонно сползал Боспор, в которую катился, переваливаясь, точно громоздкий обломок скалы по горному склону, их и его, Асандра, мир…
— Значит, не хотят платить?
— Не могут, отец.
— Подойди-ка сюда, малый, подойди-ка сюда, — зловеще сказал Асандр, скривив губы, и вдруг заорал, покраснев от натуги: — Ближе, собачья кровь! Нагнись! Пусть за глупую голову ответит жирная спина. Отсрочить уплату? В который раз? Не могут, говоришь? Для чего ж я выделил солдат? Забрал бы у мерзавцев добро! Землю, дома! Давильни! Детей! Сколько тебя учить, дурак?
Старик огрел перепугавшегося архонта толстой палкой, опрокинул назад пинком в грудь. Потом, брызгая слюной, накинулся на «благородных отцов», замерших с вытянутыми лицами у холодных стен:
— А вы? Вы чего тут торчите? Ждете, когда скуластые наездники прискачут в Пантикапей и начнут вас резать, как гусей? Вон из города, пропойцы! Хватит бражничать! За дело! Рабов, бежавших из Гермонассы, найти. Селение керкетов, укрывших бунтовщиков, сжечь дотла. Шайку, действующую под Фанагорией, выловить. Главарей казнить, остальных продать. Узнать, чей род напал на Феодосию. Отнять скот, вождя связать и привести ко мне. Пусть скифское отребье смирно сидит в вонючих палатках. Даю вам три дня. Не выполните — пеняйте на себя. Убирайтесь!
Тронный зал опустел. Асандр, сильно ссутулившись, опустив лысеющую голову на грудь и уронив руки на колени, долго сидел один в мрачном, полутемном зале. В груди, где-то по главному дыхательному пути, ныло глухо и мучительно.
Он знал: и половины указании не выполнят эвпатриды. За двадцать пять лет монархического гнета они отвыкли ясно мыслить. Подавленные, глубоко огорченные тем, что произошло у них па глазах — ведь царь избил высокопоставленного архонта, как земледелец нерадивого раба, — они соберутся сейчас у кого-нибудь в доме, напьются, развеселятся, позовут арфисток и забудут об Асандре. А завтра опять притащатся с больной головой во дворец, чтобы снопа безропотно выслушать гневного старика. Стадо покорных овец.
Предоставь им Асандр побольше самостоятельности, ожили бы, конечно.
Нельзя — понюхав свободы, осмелеют, расправят плечи, из овец превратятся в леопардов и набросятся на него же, Асандра.
Строгость и еще раз строгость!
Вдвое туже затянуть петлю. Наказать троих-четверых для острастки прочих. Взбунтуются остальные? Не взбунтуются.
У Асандра много солдат.
Нет, он не может больше сидеть вот так, один, без людей, в низком и пустом зале! Почудилось — кто-то тихо крадется сзади, чтобы ударить по затылку, Асандр съежился и робко оглянулся. Никого.
Ему захотелось очутиться среди гогочущей толпы наемных солдат. Ощупать твердые, как бронза, мускулы. Постучать кулаком по крутым, закованным в панцирь спинам. Заглянуть в широко раскрытые, изрыгающие веселую брань зубастые рты. Удостовериться, что не все потеряно, что существует еще сила, готовая и способная по воле его предать огню и мечу всю Тавриду.
При всем своем богатстве он не мог содержать более двух-трех тысяч наемников, но уже и это — грозная мощь в такой маленькой стране, как Таврида.
— Эй, Златоцвет! К Скрибонию.
Окруженный тремя десятками плечистых телохранителей, Асандр добрался на носилках до главных казарм, расположенных тут же, в замке. Здесь находилась часть наемного войска — остальные солдаты были разбросаны по сто, двести, триста человек по гарнизонам других крупных поселений.
Уже у ворот царя оглушил шум, доносившийся из тесных приземистых построек.
Воины проводили время кому как заблагорассудится.
Тут, собравшись в кружок, ели жареное мясо, запивая крепким, неразбавленным вином из серебряных фляг. Там изо всех сил били в барабаны и плясали. Дальше схватились бороться. По углам шла жаркая игра в кости. Молодежь, рассевшись на каменном полу, слушала рассказы бывалых людей. На площадке метали копья, учились отражать коварные удары.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Многострадальная земля Турана (Средняя Азия) за долгие века встречала немало завоевателей. И когда однажды с горных перевалов на равнины хлынула закованная в бронзу непобедимая армия Искандера Двурогого, сына Филиппа Македонского, на пути завоевателей встала маленькая и гордая Согдиана под предводительством отважного вождя Спантамо.Читайте один из лучших романов известного писателя-историка Явдата Ильясова!
К 55 годам Марк Лициний Красс достиг вершин власти, славы и богатства. Он стал членом триумвирата вместе с Юлием Цезарем и Гнеем Помпеем — то есть фактическим правителем Римской республики. Его состояние было сравнимо с казной Вечного города. Но Крассу хотелось большего. Став консулом Сирии, он тут же развернул подготовку к войне с Парфией, в то время имевшей с Римом договор о дружбе. Вероломно вторгшись в Месопотамию, Красс захватил и ограбил несколько городов, в том числе и знаменитый храм Анахиты — богини-матери, устроив в нем свою ставку.
У кочевых саков, древних жителей Турана, погиб на охоте вождь. Саки избирают предводительницей жену погибшего вождя — гордую и мудрую Томруз.Царь персов Куруш (Кир), давно мечтавший о захвате Средней Азии, предлагает Томруз выйти за него замуж.Саки разгадывают хитрый замысел персидского царя — по старинному восточному обычаю иноземный царь, женившись на местной правительнице, становится хозяином страны.Томруз отказывается выйти замуж за Куруша. Тогда разгневанный царь выступает во главе сильного войска к Аму-Дарье.
— Почему вы копаетесь в седой древности, кому это нужно? — Такой вопрос нередко задают Явдату Ильясову и устно, и со страниц печатных органов, в критических замечаниях. Между тем, на подобный вопрос давно и хорошо ответил Ф. Энгельс в своей книге «Анти-Дюринг»:«Седая древность» при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всею позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям».Этим емким и точным определением и руководствовался писатель Я.
Черная вдова. Это страшное прозвище получила в средневековом Хорезме красавица Гуль-Дурсук, дочь одного из городских правителей. Ради татарского царевича Орду-Эчена, осадившего город, она умертвила мужа – отважного воина, возглавлявшего оборону, и подло выдала завоевателю своих героически сражавшихся сородичей. Из-за черной измены город был разрушен.Народ заклеймил предательницу в легенде, сохранившейся до наших дней.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.