Стрела и солнце - [43]

На мраморном затылке бога вспыхнул блик, подобный серебряной монете.

Затем сразу, будто начищенный до блеска медный диск, подброшенный кверху участником олимпийских игр, над рощей возникло, точно выкатилось в небо, знойное таврское солнце.

Перед каменным столбом, увенчанным головой купеческого заступника, до самой воды легла полоса прозрачно-синей тени. Сквозь тень проступала светлая охра берегового песка.

Пологая дуга Каламитского залива. Степь. Плоский берег. Огромные соленые озера. Целебная грязь. Хлебный край. Страна пшеницы, овощей, винограда.

— Артемида! — Дион засмеялся от радости, переполнявшей грудь. Смуглый, тонконогий, он стоял на берегу лимана и думал о дочери Ламаха.

Впереди, в бухте, кружились, будто чайки, белопарусные суда рыбаков. Слева звучала мягкая, как вздох, утренняя песня женщин, полоскавших белье. Они с задумчивой грустью вспоминали о золотистом померанце, который кто-то сорвал и тайно унес из сада.

За спиной раскинулась Керкинитида — чистый, зеленый, тихий городок, где Дион родился и вырос.

Но юнец ничего не различал. Он видел только Гикию. Она живет совсем недалеко, вон там, прямо на юге. Диону было так хорошо ощущать ее существование на земле, волнующую близость.

Он скоро встретит Гикию!

— Дион! — послышался ворчливый голос. — Куда ты пропал?

Юнец обернулся.

По тропинке спускался, постукивая палкой, Сириск.

— Разве я не говорил, — воскликнул старик досадливо, — что с утра пойдем подвязывать виноград?

— Я купался, — ответил Дион. Ему очень не хотелось отрываться от приятных раздумий о дочери Ламаха и тащиться за город, подвязывать проклятый виноград — все равно с него нет никакого толку. — Может, мне лучше съездить в Херсонес? — спросил он, хмурясь.

— Зачем? — удивился Сириск.

Дион отвел глаза:

— Зелень повез бы…

— Ты… спишь? — Сириск с недоумением посмотрел на сына. — Только позавчера вернулись оттуда. Везти-то нечего. Пусть подрастет еще.

Дион ничего не сказал и лениво поплелся за отцом на виноградник.

Сириск недавно открыл кусты, уложенные на землю и укрытые хворостом и прошлогодней листвой.

Хороший виноград родится на скелетных почвах, содержащих гравий, щебень, обломки известняка. Столовый — умеренно сладкий и достаточно кислый неплохо получается на земле, богатой гумусом. Ряды кустов при посадке ведут не от вершины к подножью, а поперек склона холма — этот способ предотвращает размыв почвы дождевой водой, образование оврагов и помогает задерживать влагу.

От бухты Символов до Прекрасной гавани, далеко за Керкинитиду, виноград можно не укрывать на зиму — урожай все равно будет хороший, потому что с юго-запада дует теплый ветер.

Но Сириску достался надел на теневой стороне бугра, и он, на всякий случай, предпочитал оберечь кусты от холодных северо-восточных ветров и мороза. Искривленные лозы надо было подвязать веревочками из мочалы к столбикам и перекладинам из корявых жердей.

Против обыкновения, Дион работал медленно, с неожиданной у него вялостью — кусты, подвязанные им, часто распадались, и Сириск, потеряв терпение, закричал:

— Что с тобой творится сегодня? Болен?

Дион покраснел:

— Нет.

— Утомился?

— Д-да, — ответил юнец, чтобы старик отстал. Не мог же он признаться отцу, что весь, как амфора, по самое горло налитая пивом, наполнен Гикией и сейчас ему не до работы.

— Это в твоем-то возрасте? — Старик укоризненно покачал головой. — Ну и молодежь нынче пошла! Не будешь шевелиться живей, провозимся целую декаду. Еще междурядья предстоит вскопать…

К вечеру, усталые и голодные — днем подкрепились всухомятку хлебом и сыром, запив их водой из ручья, — отец и сын, закончив половину дела, собрались домой.

Старик велел Диону нарвать молодых виноградных листьев, разросшихся на юных лозах, случайно не укрытых на зиму.

— Мать стушит в них рубленое мясо с луком и перцем, поедим на славу, — пояснил Сириек, глотая слюну.

Дион наложил в полу застиранного хитона охапку бархатно-мягкой, просвечивающей желтоватой зеленью зубчатой листвы.

Тронулись в путь. Стало прохладно. Дувший с моря легкий ветер раскачивал тонкие ветви придорожного шиповника, На извилистую известковую тропу, петлявшую вдоль обрыва, один за другим выходили из своих виноградников утомленные работой мужчины.

— Ты слышал новость? — сказал Сириску сосед. — Говорят, Ламах выдает дочь за боспорского царевича.

Дион споткнулся.

Край полы выскользнул из его сразу ослабевших пальцев.

Листья вывалились и, подхваченные внезапно усилившимся ветром, закружились над тропой.

Посольство боспорян отбыло домой.

Через несколько дней Асандр и Ламах встретились в Феодосийском заливе, почти на середине пути между столицами двух государств.

Тяжелая боспорская триера с медным носом, мачтами и снастью, увешанными гирляндами красочных венков и ярких лент, с торжественной медлительностью подошла к узкому быстроходному кораблю херсонеситов и бросила якорь с ним бок о бок.

С обеих сторон раздавались шумные приветствия, доносились веселые звуки тимпанов и флейт.

А давно ли при встрече боспорских и херсонесских судов вместо поздравительных криков слышались проклятья, вместо зубов, обнаженных в радостной улыбке, сверкали острия пик, вместо свежих цветов над бортами военных галер мелькали крылатые стрелы? Мир! Кто не вздохнул с облегчением в этот солнечный день?