Стрела бога. Человек из народа - [20]

Кампания мистера Гудкантри против священного питона дала Мозесу первую благоприятную возможность открыто поставить под сомнение эрудицию наставника. При этом он опирался не только на Библию, но и — что было довольно странно в устах новообращенного — на мифы Умуаро. Слова его обладали большой убедительностью, потому что, будучи родом из деревни жреца Идемили, он, как видно, лучше других знал, что такое питон. С другой стороны, его обширные познания в Библии и пребывание в Ониче, откуда распространилась новая религия, придавали ему большую уверенность в себе. Он прямо заявил новому учителю, что ни Библия, ни катехизис не призывают новообращенных убивать питона — существо, исполненное дурных предзнаменований.

— Разве зря обрушил Господь на его голову проклятие? — вопросил он и затем без какого-либо перехода углубился в предания Умуаро. — Сегодня в Умуаро шесть деревень, но так было не всегда. Наши отцы рассказывают нам, что раньше их было семь и седьмая носила название Умуама. — Некоторые из прихожан согласно закивали головами. Мистер Гудкантри слушал с терпеливым и презрительным выражением на лице. — И вот однажды шестеро братьев из Умуамы убили питона и попросили одного из них, Ивеку, сварить им ямсовую похлебку с мясом питона. Каждый принес Ивеке по клубню ямса и по миске воды. Когда он приготовил ямсовую похлебку один за другим стали приходить его братья. Каждый брал по клубню ямса. Затем они принялись наполнять до краев свои миски похлебкой. Но тут-то и вышла осечка: похлебки хватило только на четверых.

Слушатели Мозеса Уначуквы улыбались, один только мистер Гудкантри словно окаменел. Одаче знал эту историю в детстве, но совсем забыл ее и теперь слушал, с улыбкой вспоминая забытое.

— Братья заспорили и передрались. Вскоре в драку ввязались все жители Умуамы. Дрались они не на живот, а на смерть и почти полностью перебили друг друга. Немногие уцелевшие бежали из своей деревни, переправились через большую реку в страну Олу и рассеялись по ней. Жители остальных шести деревень, видя, что произошло в Умуаме, пошли к прорицателю узнать причину этого бедствия, и тот сказал им, что бог Идемили велит, чтобы королевский питон был животным неприкосновенным, вот это божество и покарало Умуаму. С того самого дня шесть деревень постановили, что отныне убивать питонов в Умуаро запрещено и что убийство питона будет приравниваться к убийству родича.

В заключение Мозес по пальцам пересчитал деревни и племена, где тоже наложен запрет на убийство питона. Затем заговорил мистер Гудкантри.

— Истории, подобные той, что ты рассказал, неприлично слышать в храме Божием. Но я позволил тебе продолжать, чтобы все могли убедиться в ее глупости. — По церкви прокатился приглушенный ропот, который мог означать как одобрение, так и несогласие. — Ответить тебе я предоставлю твоим же соплеменникам. — Мистер Гудкантри обвел глазами немногочисленную группу прихожан, но никто не спешил брать слово. — Неужели ни один из вас не может высказаться во славу Божию?

Одаче, который до сих пор был, скорее, на стороне Уначукву, ощутил внезапное озарение. Он поднял руку и тут же захотел снова опустить ее. Но мистер Гудкантри уже заметил его жест.

— Да?

— Неверно, что Библия не призывает нас убивать змею. Разве не велел Бог Адаму растоптать того змея, который ввел в грех его жену? — Многие прихожане похлопали ему.

— Ты слышал, Мозес?

Мозес встал, чтобы ответить, но мистер Гудкантри не собирался предоставлять ему другую такую возможность.

— Ты называешь себя первым христианином в Умуаро, ты причащаешься Святых Даров, и все же всякий раз, когда ты раскрываешь рот, с языка у тебя сходят одни только языческие мерзости. Сегодня ребенок, у которого материнское молоко на губах не обсохло, учил тебя понимать Священное Писание. Не свершилось ли здесь по слову Господа нашего, сказавшего, что первые станут последними, а последние первыми? Ни единое слово Христово не отменится до скончания мира! — Он повернулся к Одаче. — Когда придет время крестить тебя, ты будешь наречен Петром: «…на сем камне Я создам Церковь Мою».

Часть присутствующих снова захлопала. Мозес тотчас же вскочил на ноги.

— Неужто ты принимаешь меня за человека, которого можно засунуть к себе в мешок и унести с собой? — вопросил он. — Я был у самых истоков этой новой религии и своими собственными глазами видел тех белых людей, которые принесли ее сюда. Вот почему я без обиняков скажу тебе сейчас: меня не собьет с пути истины тот посторонний, который вздумает причитать на похоронах громче родни покойного. Ты не первый учитель, которого я вижу в своей жизни, и не второй, и не третий. Если ты умен, то займешься тем делом, ради которого тебя послали сюда, и оставишь в покое питона. Можешь говорить, что это я тебе посоветовал. Ведь никто из нас не жаловался тебе на то, что питон преградил ему путь, когда он шел в церковь. Если ты хочешь делать здесь свое дело, ты прислушаешься к моим словам, если же ты желаешь уподобиться ящерице, расстроившей похороны собственной матери, то можешь и впредь вести себя так, как сейчас. — Обернувшись к Одаче, он продолжал: — Пускай тебя нарекут Петром, или Павлом, или Варнавой — меня это мало заботит. И мне не о чем говорить с мальчишкой, которому впору собирать для матери кокосовые орехи. Но раз уж и ты тоже стал нашим учителем, я буду ждать того дня, когда ты наберешься храбрости убить у нас в Умуаро питона. На словах трус куда как смел, а когда доходит дело до драки, он пускается наутек.