Стрекоза второго шанса - [86]

– Чтобы эту табуретку… ее мамашу и папашу… и дедушку этого папаши… ох сил моих больше нетути… каждый шаг в мозгах умкается… – Суповна увидела Надю и, остановившись, пасмурно спросила: – …плиту-то, девка, помыла?

– Да, – сказала Надя.

– И что, отмылась?

Надя оскорбленно выпрямилась.

– Да!!!

Суповне ее интонация не понравилась.

– А ты на меня бешеной овцой не смотри! Я у тебя тухли не крала! А чтоб ты себя не жалела, смотайся-ка ласточкой в Копытово! Приправ купишь… перца там… горошка десять банок… уксуса бутылок шесть… чая пачек двадцать… лаврушки… сухой горчицы… да таз новый пластиковый поищи! Наш-то треснул! Да в аптеку забеги, если открыта… спроси там мазюкалку какую для моей коленки. Деньги, вон, в коробке возьми!

Из бешеной овцы Надя мгновенно превратилась в овцу умирающую.

– И все я?! Я одна не дотащу!

Но Суповна уже и сама сообразила, что из-за пропажи закладки одиночные выходы из ШНыра запрещены Кавалерией.

– И то верно! Ну поймай себе мужичка какого плохонького… Гоша-то где?

– Гоша отказался помогать и смылся! Демонстративно отказался! – мстительно сказала Надя.

Суповна, и сама нередко воевавшая с Гошей, нахмурилась. Надя надеялась, что это подходящий повод, чтобы лентяя окончательно вытурили из кухонных помощников, а на его место назначили кого поприличнее, но тут кто-то деликатно произнес:

– Хрю-хрю!

Надя и Суповна обернулись. В дверях замаячило (но можно написать и «заманьячило») длинное вежливое лицо Дани. Повышенное внимание к его скромной персоне смутило Даню.

– Не обращайте на меня внимания! Я хрюкал абстрактно, в общегуманитарном смысле! Хм-хм… Я к вам с просьбой! Не найдется ли у вас некоторое количество подсолнечного масла? Не в целях утоления голода, а как… Эй, что вы делаете?

Даню не дослушали. Сгребли, развернули, набросили на плечи висевший на кухне безразмерный полушубок Суповны, и пять минут спустя он уже бодро трюхал к ограде ШНыра. Все выходы из школы были заблокированы, кроме въездных ворот, которые открывал лично Кузепыч. Вот и сейчас Кузепыч грозно прохаживался у ворот, нянча в скрещенных руках обрез карабина.

– Куда идем? – спросил он, строго глядя на Даню.

– Да я, собственно, не составил еще полной картины маршрута! Вероятно, в населенный пункт… – забормотал Даня, пытаясь, насколько позволял его рост, спрятаться на спиной у Нади. В конце концов, он во всей этой ситуации лицо незаинтересованное – просто реквизированная лошадка для перевозки грузов.

Надя бесстрашно подошла к Кузепычу и, пальцем отодвинув ствол карабина, который он, впрочем, на нее и не нацеливал, решительно произнесла:

– За продуктами! По поручению Суповны!

Кузепыч заворчал, что Суповна ему не указка. Надя кивнула и повернулась к нему спиной.

– А… ну вот и хорошо! Мы ей так и скажем! Идем, Даня! – сказала она с милой улыбкой.

Сообразив, что его ждут громкие разборки с мирной и тихой старушкой, Кузепыч струсил и поспешно догнал их.

– Э, нет! Ты это, дождливый пень, шутки-то понимай!.. Идите, но чтобы осторожно там!..

В дороге Даня зачерпывал носками ботинок снег и рассуждал, можно ли наесться через нос. Ведь, по идее, если долго стоять у кастрюли и нюхать, то какие-то молекулы должны попадать и через нос?

– Ты что, больной? – терпеливо спросила Надя.

Даня отнесся к вопросу нормально.

– Господа! – произнес он с укором. – Что такое болезнь, особенно душевная? Отступление от нормы! А что такое норма как не усредненный показатель обыденности?

Они прошли всю дорогу до Копытово и уже заходили в поселок, когда навстречу им неторопливо вывернул белый автомобиль. Надя отодвинулась, пропуская его, однако автомобиль проезжать не стал, а остановился метрах в десяти. Дверцы распахнулись. На дорогу неспешно вышли двое мужчин. В этом не было еще ничего особенного. Ну вышли и вышли, может, сюда и ехали или понадобилось что. Однако с высоты корабельного своего роста Даня издали сумел заглянуть в машину и на заднем сиденье увидел арбалет.

– Берсерки! Уходим! – крикнул он и, схватив Надю за руку, рванул к ШНыру.

Бег Дани представлял собой не столько бег в общепринятом смысле, сколько верблюжью рысь. Недаром в школе его дразнили «скаковым верблюдом». Надя волоклась за ним по воздуху, изредка касаясь ботинком земли.

– Лев! Лев! – кричала Надя.

У самой Нади нерпи не было: она осталась в ШНыре, в верхнем шкафчике на кухне, где за банками с мукой Надя хранила свои сокровища. Однако Даня никак не реагировал. Или не слышал, или, что, более вероятно, думал, что лев – это он сам.

Берсерки вскочили в машину. Даня услышал, как взревел мотор. Четыре колеса это всегда больше четырех ног, пусть даже и долговязых. Каждую секунду Даня ждал, что их догонят и собьют, однако время шло, а их все не нагоняли. Начиная задыхаться, Даня повернул голову. Берсерки неспешно ехали за ними, высовывая головы в открытые окна машины и скалясь.

«Развлекаются! – понял Даня. – Знают, что с дороги нам никуда не деться. Снегу в поле по пояс! Хотя разве машина проедет по снегу, пусть она даже и джип?»

Больше не сомневаясь, он рванул Надю в снег и пошел чертить ногами-циркулями, укорачивая путь к лесу. Берсерки уткнулись бампером в снежный бруствер, оставленный уборочной техникой, загудели и остановились. Оглянувшись, Даня увидел, что оба вылезли из машины. В руках у одного был заряженный арбалет, однако он не стрелял и держал его опущенным.