Стрекоза второго шанса - [69]

Готовясь к сессии, Альберт сидел в читалке, обложенный книгами, и фотографировал страницы и схемы, ленясь их переписывать. Несознательные личности с соседних столов дразнили его «шпиеном» и бросались в него пробками от минералки. Внезапно со стороны двери, разделявшей читалку и библиотеку – а это была большая стеклянная дверь, – донеслись странные звуки. Несознательные личности, а следом за ними и Долбушин, повернули головы. Они увидели девушку, которая шарила по стеклу, пытаясь отыскать ручку.

– Это слепая! Нина зовут! Перевелась к нам на прошлой неделе! Не видит вообще ничего, но ни трости, ни темных очков не носит! – шепотом сказал кто-то.

– А чего она забыла в читалке? – уточнила одна из несознательных личностей, которой родители платили по пятьдесят долларов за каждый полный день, проведенный в стенах учебного заведения.

Как показало дальнейшее развитие жизненного сюжета, забыла слепая Альберта Долбушина, хотя о его существовании на тот момент не ведала. На первой стадии общение их протекало по увлекательному, хотя и повторяющемуся сценарию: Нина падала с лестниц, проваливалась в незакрытые люки, в нее врезались на полном ходу стокилограммовые дяди и в метре от нее с визгом тормозили машины. В обязанности Альберта входило доставать Нину из ям, поднимать с асфальта и объяснять орущим водителям, что переходить дорогу в неположенных местах не хобби, а просто так исторически сложилось. О слепоте Нины он никогда не упоминал, зная, как болезненно она к этому относится. Некоторые водители воплями не ограничивались, и Альберт, не имевший в ту пору зонта, нередко получал в глаз.

Каждый день они шли гулять на набережную, к Москве-реке, где по вскрывшемуся льду ходили пузатые поцарапанные теплоходики, ловившие в реке мусор. Зевающие дяденьки в телогрейках, бродившие по деревянному настилу с сачками и ловко выхватывающие из волн пластиковые бутылки, казались Долбушину морскими волками. От ветра у Альберта на обоих глазах вскакивал ячмень, но это было неважно. Они забивались в какой-нибудь каменный закуток, Нина гладила его тонкими холодными пальцами по лицу и повторяла:

– Как бы я хотела тебя увидеть! Хотя бы раз!

Примерно в те же дни Кавалерия сообщила ему, что он должен идти в нырок, и первая закладка, которую ему предстоит достать, – закладка зрения для слепой старухи. Оказавшись на двушке, Альберт работал саперкой с таким отчаянием и остервенением, что сопровождавший его Меркурий Сергеич озадачился таким рвением.

– Остынь. А то сгоришь. С первого раза. Не всегда найдешь, – сказал он.

Но Долбушин нашел. Закладку – а это был небольшой камень, который не пришлось откалывать, – он держал в ладони, твердо сжимая пальцы и не пытаясь даже подбрасывать. Сияние закладки поднялось до запястья, а потом отхлынуло назад, в камень. Меркурий не лез с советами. Он, кажется, о чем-то догадывался, хотя Долбушин никогда не рассказывал ему о Нине. Но Меркурий был опытен, и опыт говорил ему, что первая закладка случайной не бывает. Ни для кого. Никогда. Это всегда сгусток боли.

По возвращении в ШНыр закладку полагалось отдать Кавалерии, однако Долбушин этого не сделал. Он сбежал из ШНыра и шатался по бульварам, ночуя где придется. Ни на что не мог решиться. Разрывался между ШНыром, который любил и в законах которого временами ощущал что-то опережающе-мудрое, и девушкой, которой закладка могла подарить зрение. И лишь когда возле него оказался участливый и смешливый старичок Дионисий Белдо – так непохожий на ведьмарей в черно-белом представлении Долбушина, он окончательно понял, что сделает это.

«Ведьмари не монстры, – подумал он тогда. – Все, что о них говорили, ложь. Они просто люди с нормальными и естественными желаниями. Это мы, шныры, монстры». Меняя трамваи, как загнанных лошадей, Долбушин бросился к Нине. Взлетел по лестнице, зарабанил в дверь. Ему открыли. Он влетел в прихожую в твердой уверенности, что сделает ее зрячей. Сунул руку в карман и стиснул пальцами теплый камень. В последние дни он делал это часто, даже ночью сжимал его, не отпуская, и закладка не сливалась с ним, а тут сияние вдруг быстро поползло по руке, достигло локтя, плеча, шеи. Долбушин попытался разжать пальцы, но осознал, что не может и, главное, НЕ ХОЧЕТ. Ему стало тепло и приятно. Удовольствие, равного которому он никогда не знал, наполнило его. Нина… хотя что Нина? На эти мгновения она потеряла всякую ценность. Она что-то спрашивала, радовалась ему, он же ничего не слышал. Сидел на полу и глупо улыбался. Потом отстранил ее, выскочил из квартиры и вернулся к Белдо. Тот, притопывая от холода, ждал его на бульваре. Долбушин, пристально посмотрев ему в глаза, вложил старичку в ладонь кусок камня, ставший просто куском породы.

– Вы же этого хотели? Держите! – сказал он.

Белдо заахал, заохал и, подхватив Долбушина под локоть, потащил его куда-то с неожиданной для старичка силой.

Время завертелось, меняя декорации, сюжеты и актеров. Используя данный ему закладкой дар сверхзоркости, зная истинные намерения и желания людей, Долбушин быстро продвигался вперед. Гай присматривался к Альберту. Белдо хлопотал, суетился, хихикал, засовывал ему в карманы какие-то липкие конфетки и откушенные шоколадки, от которых Долбушин брезгливо избавлялся. Но порой он не замечал их вовремя, и они таяли, оставляя пятна. Тилль – в то время еще не глава форта, а один из старших топорников – брал деньги в долг, а потом дозанимал в бо́льшую сторону, всякий раз округляя сумму. Он был тогда другой: не слишком толст, силен, как медведь, и не начинал еще собирать артефакты. Тогда же у Долбушина, не без участия Белдо, появился и свой эльб, который, находясь в