Стрекоза второго шанса - [55]

– Вывод один: они нашли вторую часть закладки. Но где? Как? – сказала она тихо.

– А вы точно знаете, что Руслан погиб? Не был захвачен в плен или… – неосторожно ляпнула Рина.

– Или ЧТО? – грозно переспросила Кавалерия.

Подталкиваемая раскаяньем, Рина шагнула к ней, но та категорично вытянула ей навстречу ладони, не подпуская ее к себе.

– Нет, нет и нет! Не смей извиняться! В определенном контексте извинение хуже нового оскорбления! Я не обижена! Вопрос был обоснованным! Нет, он не сдался, не слился с закладкой и не стал ведьмарем. Он погиб. Можешь поверить моему материнскому сердцу.

Кавалерия повернулась и быстро пошла. Рина, не ожидавшая, что разговор так неожиданно оборвется, бросилась за ней следом не сразу. Когда же бросилась – запуталась в сплетениях лабиринта.

– Я поняла! Он хотел помешать Гаю расколоть каменный фонтан? Да? – крикнула Рина поверх кустов.

Она думала, что Кавалерия далеко и потому кричала громко, но ответ прозвучал совсем близко, и Рина поняла, что их разделяет один виток лабиринта. Причем ответ был совсем, как показалось Рине, не по существу.

– Кто ребенка любит, тот и оттискивается в нем, – тихо сказала Кавалерия.

Глава 17 Моя (с)нежная гиела

Правда побеждает всегда, но в своих победах проходит десятки поражений…

Человеку кажется, что сделать то или другое ему мешает недостаток сил. На самом же деле все упирается в недостаток любви.

Сравнительное шныроведение,

отрывки лекций

Рина с Ярой стояли на крыльце и наблюдали, как шесть приблудных котов, загадочно преодолевших защиту ШНыра, уворачиваются от рыбьих голов, которые с крыльца швыряет в них Суповна.

– Чтоб тебя глисты проточили… чтоб на тебе практикант тренировался… а ты, сволота тошшая, чего уставился? Никто с тобой, рахитом, не поделился? Ну да, подавись! Быстрее жри, а то опять отнимут! А ну, отвянь от него ты, рыжий! Да-да толстомордый, к тебе обращаются! Ишь ты, мявяло раззявил! Свое сожрал, гаденыш лохматый, и к маленькому лезет! Вот я тебе хвост-то прищемлю, чтобы у тебя глаза из орбит выпрыгнули! – восклицала Суповна после каждого броска.

Когда рыбьим головам пришел конец, Суповна с сожалением заглянула в пустой таз и, довольная, с чувством сказала: «Уф!» Потом пальцем поманила Рину.

– А ну-ка, девка! Живо сюда дуй! Протри таз снегом! Ненавижу, когда рыбой воняет!

Рина зачерпнула тазом снег. Суповна стояла рядом и наблюдала за ее работой.

– Ну вы и ругаетесь! – сказала Рина.

Она опасалась, что Суповна вспылит, но старуха только рукой махнула.

– Ругаюсь – это да. Да разе это ругня? Сестра у меня троюродная была, Машка, в Рассохино жила одна-одинешенька, опосля брат ее в Москву умирать перетащил. Вот Машка, та да! Матерщинница была страшенная… мать-перемать… Как начнет крыть, изъерзаешься вся! И слова вроде обычные, но из души все идет! Мужики от нее зеленые уходили! А ведь мужики-то свои, деревенские, ногу им в ухо!.. Зато как пела! Прямо сердце переворачивала! Поет и плачет. А как-то говорит мне: «Хоть бы мне небо разик увидеть, как там тучки плавают! Только разик! А там и помирать можно, так его и разэдак!»

– Небо увидеть? А разве?.. Ой, она что, слепая была? – удивилась Рина.

– Как крот, язви ее холера! Так и в гроб легла… – удовлетворенно произнесла Суповна. – Таз-то, девка, давай! Чо его тереть-то? Чай, не смазливая рожа!

Отобрав у Рины таз, Суповна захромала к ШНыру. Потом вспомнила о чем-то и, обернувшись, сказала:

– Ты того, девка!.. Что, не улетела еще твоя чудища? Загляни после ужина! Я тебе жратвы для нее дам! Нехай лопает, пока не околеет!

Убедившись, что еды больше нет, натрескавшиеся коты полезли в подвальное окно, которое Кузепыч вот уже второй год подряд безнадежно закладывал картонкой. Едва заделает, а кто-то – раз! – снова картонку отодрал и коты «лезуть». Суповна обещала прибить гада на месте, если поймает, вот только у окошка подозрительно часто видны были огромные косолапые следы.

– И чего они прутся в наш ШНыр? – спросила Рина, провожая взглядом котов.

– Я об этом думала как-то. ШНыр только для нас, наш. А для мухи он – мушиный, для кошки – кошачий. – Яра гладила себя по щеке цветущей веткой яблони, сорванной в Зеленом Лабиринте, и это было странно среди седых елей и подмосковных снегов.

К Рине, хромая, подошел печальный пингвинчик Рузя и сурово спросил:

– У тебя совесть есть?

Рина доложила, что когда-то была, но она не помнит, куда ее засунула.

– А ну немедленно покажи мне свой русский язык! – потребовал Рузя.

Рина открыла рот и показала. Рузя внимательно оглядел язык, после чего сказал:

– Язык хороший, но мне другой нужен. У меня кто-то словарь спер. Мне капнули, что это ты.

– Не я.

– Честное шныровское?

Рина кивнула. Рузя огорчился. Он выругал Влада Ганича, сел на ступеньки и с подробным занудством произнес:

– У меня к вам огромная просьба, девушки! Моя Наста собирается идти с вами в Копытово. Не могли бы вы по дороге как-нибудь намекнуть ей, что я самый лучший?

– Среди кого? – уточнила Рина.

– Среди всего! – строго ответил Рузя. – И еще можете упомянуть, что у меня прекрасная мама, которая замечательно готовит.

– Это заметно! – вздохнула Яра.