Стражница - [60]

Когда я теперь наблюдала, как она суетливо носится по кухне, я в одно и тоже время чувствовала привязанность и раздражение. Она изматывала себя, чтобы сделать всё как можно более идеальным, но отказывалась признавать, что это мой отец виноват в том, что ей приходится так много работать.

— Ты рано пришла домой, — сказала она и сполоснула раковину. В воздухе чувствовался запах хлорки и искусственного аромата лимона, и я невольно поморщилась. — Где Колин?

— Снаружи.

Она выглядела очень разочарованной. Что-то в его невозмутимой манере держаться смягчало наши натянутые отношения. Я не так быстро выходила из себя, когда он был рядом, а мама не так сильно тряслась надо мной.

Кроме того, ему нравилось, как она готовит. Больше всего она радовалась, когда могла кого-то попотчевать, кто потом попросит ещё добавки.

Но прежде всего он был серьёзно настроен заботиться о моей безопасности. Уже только за это моя мать была готова причислить его к святым.

— Папа так расстроиться, когда увидит, что ты осталась дома, — сказала она. — Ты всё ещё можешь поехать со мной.

Я бросила сумку на помытые полы и сняла шлёпанцы.

— Последний раз я видела его четыре года назад. Скорее всего он даже не ждёт, что я приеду.

Она покачала головой.

— Он скучает по тебе.

Я сдержала комментарий, что он, если бы действительно скучал по нам, то не стал бы рядом с бухгалтерией, заниматься ещё отмыванием денег и незаконным присвоением. Хорошие отцы замещают тренеров по футболу. Учат ездить на велосипеде. Снимают на камеру во время театрализованного ежегодного выступления, посвященного рождению Иисуса. Они не совершают тяжких преступлений, и их не арестовывают во время осеннего фестиваля, когда они на самом деле должны заботится о том, как забросить подальше мешок с бобами.

— Он скоро вернётся домой. Ты в долгу перед ним, и должна быть немного более уступчивой.

— Какой, ради всего святого, у меня перед ним долг?

Она положила губку и повернулась ко мне.

— Твой отец очень многим пожертвовал ради нас. Ты делаешь вид, будто он ушёл добровольно, но это далеко от истины. Его это почти убило, но он сделал то, что думал будет лучше всего. Для нас.

— Ты тоже многим жертвовала. Разве тебе никогда не хотелось… больше?

Больше детей, ресторан побольше? Машину, чья выхлопная труба не угрожает в любой момент отвалится? Муж, который по воскресеньям сидит рядом с ней в церкви?

— Никто не должен так много работать, как ты.

Она вымучено улыбнулась.

— У меня есть красивая дочь и ресторан, который приносит радость многим людям. Тяжёлая работа кажется мне очень маленькой ценой за всё это.

Виновато и пристыженно, я потянула за болтающуюся на пуловере нитку. У меня было такое ощущение будто мой вопрос приуменьшил то, за что она в течение всех этих лет трудилась не покладая рук.

— Я только имею ввиду, что ты тоже заслужила быть счастливой.

Она отвернулась, налила ещё больше чистящего средства в безупречную раковину и начала лихорадочно тереть.

— Я довольна. А когда твой отец вернётся домой, я буду счастлива.

— Ты от сколького отказалась.

— Иногда просто так получается, — сказала она через плечо. — Иногда нужно сделать выбор, либо следовать за мечтами, либо поддержать человека, которого любишь, потому что без него мечты становятся пеплом. Люди, которых любишь, важнее любых идеалов. Всегда.

Я фыркнула.

— Если бы это было правдой, то отец сидел бы сейчас здесь, а не в тюрьме.

— О Мо. Правда всегда сложнее, чем хотелось бы.

— Я иду наверх. Домашняя работа.

Я подняла сумку, чтобы подчеркнуть свои слова.

Моя мама сглотнула, как будто в горле застрял ком, от которого никак не избавиться.

— Я поднимусь сейчас наверх, чтобы попрощаться.

Моя комната была безупречно чистой. Мама уже убралась здесь и без сомнения, всё обыскала, ища что-нибудь, что могло бы объяснить моё поведение в последнее время. Но единственные предметы, которые я взяла с собой от Дуг, это странные сваренные друг с другом кольца, символ заключённого между нами союза.

Я бросила папки Дженни на кровать, прислонилась к комоду и уставилась на обе стопки бумаги.

Может быть это ошибка.

Передняя дверь хлопнула. Через окно я увидела, как моя мать с термосом и прикрытой фольгой тарелкой направилась к грузовику Колина. Наверное, решила дать ему ещё пару указаний в последнюю минуту, прежде чем уедет, как будто он был моей няней. В этом не было ничего удивительного, потому что глубоко в сердце она считала меня ещё ребёнком.

Колин, в попытке защитить, сознательно оставлял меня в темноте, но в темноте таятся ужасные вещи. Я не собиралась оставаться там дольше. Я залезла на кровать и взяла его папку.

Первые несколько страниц были копии рукописных докладов социальной службы Денвера, описывающие посещение семьи Доннелли-Гаскилл одиннадцать лет назад. Слова выделялись на страницах как кровоподтёки.

Несколько сломанных костей, многочисленные порезы, ожоги от сигарет.

Возраст, одиннадцать, восемь и шесть лет.

Мать отказывается подавать жалобу.

Девочки шесть, игровое поведению можно связать с неоднократным сексуальным насилием.

Рекомендую лишить права опеки.

Я прижала кулак ко рту. Теперь у меня было объяснение для шрамов на спине Колина — самое жестокое, что можно себе представить. Мои глаза наполнились слезами, и я горевала об этих детях, когда пролистывала другие страницы. Не было никаких последующих записей, никакого официального отчёта. Ничего, что показало бы, что дети — Колин и его брат с сестрой — были спасены.