Стражи полюса - [6]

В детской половине берлоги появлялась Урсула. По обычаю молодые родители смотрели с гордостью и умилением на спящих чад, а потом уходили к себе.

Если бы перенестись в этот самый миг по обручу сто шестнадцатого градуса восточной долготы градусов на пятьдесят к экватору, то взору явилась бы следующая картина.

— Пекин. Черт… — Ланий, раздвинув пластинки жалюзи, выглянул на улицу. — Я все еще в Пекине.

— Знал бы, что быть грабителем банков так скучно, искал бы работу. — Феркад лежал на циновке и жевал бамбук. Вторую неделю они скрывались от полиции на конспиративной квартире. Делать было нечего, и Феркад пристрастился к жеванию бамбука. Разбойничья маска из чернил, намазанная на тело, не оттиралась от шкуры — два черных пятна вокруг глаз так и остались на медвежьей морде. Схожий конспирологический признак затемнял также перья у желтых и зорких зениц Лания, который от скуки опять ухал блатную песню о своей нескладной судьбе:

Совенок несчастный,

В скорлупке уже сирота,

Позабытый мамулей,

Отец угодил в зоосад.

Горемычной птахе

Хищная доля дадена.

— Да умолкни, наконец!

— Душа поет… Что не так? Эту песню еще голуби по воле разнесут, — и продолжал:

Коротка воля птичья —

Стальная, без золота, клеть

Расчертит в полоску.

Бандитские перышки —

Хищник не канарейка,

Ему не петь, а когти точить.

На первом же деле все пошло вразрез с простым и продуманным планом. Начало удалось налетчикам с севера прекрасно: ворвались в фойе банка, Феркад вырубил охрану, Ланий быстрее ветра залетел в окошко кассы. Там, угрожая острым совиным клювом, он дал перепуганной кассирше несколько дельных советов, например отпереть сейф, черт возьми, и не пытаться нажать манящую кнопку сигнализации. Феркад в это время следил за посетителями; если бы среди них оказались герои, медведю следовало предотвратить их подвиги. Повернулась ручка, всхлипнули засовы, круглая дверь хранилища откатилась в сторону, блеснуло золото. Но пока оба неопытных разбойника млели от драгоценного сияния, осмелевшая кассирша воспользовалась заветной кнопкой. Со всех стен, потолка и пола взвыли сирены, Ланий потерял контроль над собой…

Феркад невольно содрогнулся, припомнив детали кровавой резни.

— За каким чертом ты принялся валить посетителей? — раздраженно спросил он сову и выплюнул пережеванный бамбук на пол.

Ланий повернулся от окна:

— За таким чертом, что это моя натура. Я хищник.

— Непрофессионал, а не хищник! Хладнокровнее надо быть в таком-то ремесле.

— Я тебе не ящерка, чтоб быть хладнокровным. Как хочу, так и граблю, хочу — убиваю. А вот следил бы ты лучше за кнопкой тревоги, нежились бы с ломящимися от деньжищ чемоданами где-нибудь еще южнее, в тепле. Так-то, черт тебя дери!

— Не переводи стрелки, мясник недорезанный! — вскипел Феркад и хотел угрожающе встать в трехметровый свой рост, но ударился головой о потолок.

Тут же раздался другой удар, в дверь. За ним еще один. Били сильно.

— Загнали! Загнали, волки! Легавые! Поймали в сеть! — Ланий взлетел и закружился по комнате. — Ну идите сюда, все огребете!

Феркад из-под циновки достал открытку с портретом Дэн Сяопина и кинулся в уборную, где смыл карточку в унитаз. «Мировой океан один, — рассуждал он судорожно, — до Северного Ледовитого как-нибудь доплывет». Затем вернулся, дабы во всеоружии встретить незваных гостей.

Дверь распахнулась и повисла на одной петле, в квартиру ворвались двое китайцев с ружьями в руках. Феркад зарычал и широко раскинул когтистые лапы, но первый китаец выстрелил, дротик впился в шею медведя, он обмяк и рухнул на пол. Второй китаец, прицелившись, сбил кружившего Лания. Мутнеющий ум Феркада еще смог разобрать людской диалог.

— Какая здоровенная панда! — воскликнул первый китаец.

— Видно, много пережевала бамбука, — усмехнулся второй.

— А это, похоже, сова…

— Сам ты сова! Вон же черные пятна у глаз — это сорокопут. Какой же ты зоолог, когда не понимаешь таких простых понятий?

Первый китаец обиделся и замолчал. Если кому-то интересно, потом, дома, за ужином, ему в голову придет достойный дерзкий ответ на реплику напарника, но будет уже поздно.

— Псы… шелудивые… — прошептал из последних сил Ланий, лежавший рядом, и затих. Сознание Феркада замело хлопьями снега, и он увидел в сладком сне знакомые с детства льдины и двух медвежат, игравших в мяч морским зайцем.

Однако пора вернуться в сторону, куда еще верно указывает всякая намагниченная стрелка — на север. Тот, кто назвал Северной Венецией город Санкт-Петербург, никогда не был в Арктике. Вот где несчетные каналы, протоки и речки обрамляют заснеженные площади, скользкие улочки, студеные мостки и ледяные палаццо. Роль прожорливых голубей с площади Сан-Марко в высоких широтах исполняют полярные совы, окровавленными клювами роющиеся в добыче, а стаи китов косаток, рассекая волны, напевают серенады вместо гондольеров. Кстати, киты упомянуты неспроста.

Стотонный гренландский кит выбросился на льдину. О причинах, побудивших морского исполина к безрассудному акту, говорили недолго, сошлись на том, что без несчастной любви тут не обошлось. Затем у гигантского деликатеса собралось все медвежье общество. Согласно обычаю, первым к трапезе приступил старейший член общины — тридцатилетний Бенетнаш с позеленевшей от древности шерстью. Пока он жевал огромный плавник, прочие медведи затеяли светский разговор. Кохаб поспешил сообщить сородичам счастливую новость: