Стража - [16]

Пока пёс неспешно и вдумчиво расправлялся с костями, Вадим сварил кофе. Есть не хотелось, но запах кофе дразнил так, что сводило скулы от крепкой горечи. С чашкой Вадим подошёл к окну и попытался, как обычно, определиться с планами. Но улица — она с его седьмого этажа казалась мягко прильнувшей к земле — растворила в себе сначала его сосредоточенный взгляд, а затем Вадим очнулся и обнаружил, что сморщенным лбом упирается в стекло, чашку держит на весу в сантиметре от подоконника, а сам напряжённо вслушивается в едва слышный хор, звучащий из приёмника. Мама всегда на ночь выключает радио — эта мысль вывела его из состояния притуплённости. Но хор продолжал звучать. Вадим шагнул к столу и осторожно пошевелил ручку настройки. Она была закрыта до упора. Он снова уставился в окно, чувствуя вокруг рта тяжёлые складки раздражения, — хор пел невнятно, но различимо что-то величавое…

Влажный холодный нос ткнул в ладонь, взмокшую от пота, и Вадим поспешно допил кофе, а выходя из кухни в прихожую, отметил, что хора больше не слышно.

Они не стали спускаться в лифте. В Митькиных кроссовках было удобно шагать по лестницам, а ещё Вадим с интересом прислушивался к движению собственного тела. Никогда раньше он не ощущал себя энергично работающей машиной, и новое впечатление ему понравилось. Правда, полностью насладиться этим впечатлением он не успел.

Раскрыв дверь пропустить Ниро, он сразу их увидел. Двое в чёрном сидели на скамейке, один — напротив, на сломанной ограде вокруг газона. "Их что — Чёрный Кир оставил здесь? — поразился Вадим. — Неужели караулить мою скромную персону? Эй, а не задрал ли ты нос? Мало у пацанов дел, кроме как тебя сторожить? Просто ночь коротают, домой неохота". Он шагнул вниз, с небольшой площадки перед подъездом, машинально прибирая поводок Ниро, чтобы тот шёл у ноги. Но Ниро и сам держался к хозяину ближе и явно держал под контролем сидящего на заборе. "Не я один здесь параноик", — повеселел Вадим и, поколебавшись, стал смотреть только в сторону скамейки.

Все трое не спали — сидели, ссутулившись, словно сосредоточенно раздумывая над своим. Звук открываемой-закрываемой двери стал для них сигналом поднять головы.

"Неуютно", — мягким замкнутым словом Вадим в первое мгновение оценил своё состояние, едва попал в их поле зрения. В следующее мгновение он вдруг вспомнил сцену из какого-то фильма, где грабитель крадётся к выставленному под защитой смертоносных лучей бриллианту. Как будто ветер швырнул на тёплую кожу горсть колючих снежинок — вот что напоминало ощущение от их взглядов.

Ниро сильно потянул вперёд, и Вадим машинально ускорил шаг. Покалывающее ощущение ослабло, когда они спустились на дорогу перед домом. И пропало совсем, когда прошли последний подъезд.

За домом была такая плотная тишина, что Вадим сразу забыл о троих, стороживших неведомо кого. Тишина раздвинула пространство, и он представил, что громадный невидимый зверь разлёгся на дороге, не заметив, как придавил кусты, деревья, киоски и прочую мелочь. Кроме того, внизу, по земле, стлался туман. Мельком Вадим ещё успел удивиться: прохлады на улице нет, жаркий день уже дышал в утро горячим, сухим дыханием — и туман? И стелился он странно: повис оплывшими столбами, и казалось, что дрогнет ветерок — и будут столбы качаться ветхим паучиным бельём…

Но сочетание тишины, тумана, пустынного пространства и на Вадима повлияло странно. Сначала он вплыл сознанием в эту бесцветную и беззвучную пустоту. Потом из глубин памяти поднялось что-то наверх, что-то подобное вчерашнему дежа вю. Это было. Была пустыня со столбами, бесконечно уходящими вверх, к причудливо собранному, почти игрушечному свету; была тишина, отчётливо ограниченная, в которой словно падали на пол облетевшей листвой призрачные, сказанные годы назад слова… И Вадим вспомнил. Его, тогда мальчишку, взял в театр сосед. И какое-то время простояли они в тишине на сцене, окружённые кулисами и занавесом, и лампы наверху горели тускло, и пахло пылью, деревом и старой марлей.

— Я слишком серьёзен, — прошептал Вадим Ниро, а тот дрогнул ушами, слушая. — И слишком серьёзно отношусь к людям и к жизни. Давай я всё время буду с тобой разговаривать — я как я, а тебя буду переводить. Согласен? Тогда я всё время буду чувствовать себя дураком, а значит…

Пёс отвернулся, уши его встали в прежнее положение покоя.

— Обиделся. Именно сейчас я дурак, да? Взял — и унизил тебя, Ведь тебя и переводить не надо… Тогда давай играть в другое. Я — это вроде бы и не я, а только играю самого себя. А ты — это не пёс Ниро, я человек, который притворяется собакой. Я буду притворяться, что не знаю про человека, а ты будешь ругать меня за плохую игру.

Кажется, псу было не до хитроумных интриг человеческого ума, пусть они и принадлежали его хозяину. Ниро рвался побегать, обнюхать всё интересное для собачьего носа. Именно поэтому он снова натянул поводок, повернул жёсткую башку и клацнул клыками по ремню… Вадим, ошеломлённый, подобрал остатки поводка, хотел было посмотреть обгрызенные концы, но Ниро уже устремился вперёд, и пришлось торопиться за ним.