Страж Порядка - [66]

На следующие сутки у «Клёпы» закончился срок административного ареста.

Банде Свища-Бердяя оставалось сидеть ещё два дня до официального предъявления обвинения. После чего кто-то из бригады окажется на воле, отделавшись лёгким испугом, как свидетель, или подпиской о невыезде, как лицо, «не представляющее большой общественной опасности». Будто малую опасность общество и так переживёт. А кто-то, чьё участие в разбойном нападении и незаконном хранении оружия будет полностью доказано, до суда останется под стражей. Но и та половина одержимых, что выйдет на свободу, может изрядно насолить. Поэтому Манин отправил своего агента на розыски Гидона. Того надо было убедить как можно скорее занять временно пустующий полигон, пока братки Свища не вернулись на ранее занятое место.

Клёпа не знал, кого конкретно из людей избрал Гидон своим носителем. Зато мог повидаться с ним в Зыби, как и с демонами, что ему прислуживают. А там и в Упорядоченном могут сойтись. Глядишь, Павел и узнает, в ком нынче обосновался главный враг.

В ожидании известий от засланного агента, Манин улучил момент заглянуть в гости к Шпаку. Как раз подвернулся случай: следователь попросил передать ему личные вещи дочери, которых и было-то всего две: сотовый телефон да ключи от квартиры. Их нашли на улице недалеко от подъезда, где убили Оксану. Это никак не указывало на преступника, поэтому они не были признаны вещественными доказательствами и к делу не приобщались.

– Он уже два дня обещает забрать их, но не приходит, – пожаловался следователь. – Бухает, наверное. Поначалу отвечал на звонки пьяным голосом, а теперь и трубку не берёт. Хорошо, что я все следственные действия с ним провёл. Ознакомление с делом только и осталось. Но это не к спеху. Надеюсь, он к тому времени оклемается.

Павел, сломавший голову над поводом для визита, с радостью согласился. Схватив со стола телефон и ключи, он едва ли не бегом бросился из кабинета.

– Расписку не забудь взять! – услышал за дверью запоздалое напоминание следователя.

Шпак не открывал, игнорируя настойчиво долгие звонки, равно как и громкий стук в дверь. Только соседи беспокойно выглядывали в коридор с явным намерением напугать назойливого посетителя вызовом милиции. Но, узнав Манина, недовольно хмурили бровь и снова скрывались в квартирах.

«Чего это я расшумелся? У меня же ключи есть», – дошло до Павла.

Достав связку, он легко открыл замки, распахнул дверь и… упёрся глазами в тёмный зрачок пистолетного дула.

В прихожей стоял Шпак, держа в вытянутой руке ПМ, направленный Паше в голову. Взгляд слегка затуманен алкоголем, но не бессмысленный. Скорее несчастный, пустой. Лицо посеревшее, и аура такая же, пока не потерявшая чистоту, без Мрака, но слегка замутнённая.

Сдаёт полковник.

– А-а… капитан… – медленно проговорил Шпак, не опуская пистолет. – Что, профукал мою дочь?.. Проморгал девку?.. Убили её.

– Знаю, – произнёс Паша ровным голосом, пытаясь сохранять спокойствие. – И оправдываться не собираюсь. Частично в этом и моя вина.

Они помолчали, так и стоя друг против друга. А между ними поднятый пистолет, снятый с предохранителя и поставленный на боевой взвод, как успел заметить Манин.

– Что, Василий Семёнович, хотите меня пристрелить? Валяйте. Я согласен, если только вам от этого легче станет.

В глазах полковника мелькнул проблеск трезвого сознания. Или это слёзы блестят? В любом случае пистолет он опустил и, серьёзно посмотрев на Павла, бросил безразличным тоном:

– Чего припёрся?

– Вот, – раскрыв ладони, он показал телефон и ключи. – Следователь просил отдать вам вещи Оксаны.

Скользнув по ним пустым взглядом, Шпак отвернулся. Точно, плачет. Только беззвучно. И давно он так сидит, сражаясь в одиночку со своим горем? Эх, надо было раньше зайти. Не искать какой-то там дурацкий повод, а просто прийти и поговорить.

– Заходи, коль пришёл, – обронил через плечо Василий Семёнович и, сгорбившись, понуро побрёл на кухню.

Щёлкнув предохранителем, бросил пистолет на стол рядом с початой бутылкой водки, достал ещё одну рюмку и, наполнив, протянул Паше. Уселся напротив, обхватил широкой ладонью свою посудину, словно пытался скрыть от посторонних глаз.

– Давай помянем, – сказал и, не дожидаясь Павла, резким движением отправил содержимое рюмки в рот.

Поморщился, занюхал куском хлеба, выловил из банки солёный огурец и принялся сосредоточенно им хрустеть, уперев пустые глаза в стол.

Манин тоже выпил, закусив огурцом.

– И долго собираетесь так горевать? – решился задать вопрос.

Шпак поднял на него тяжёлый взгляд.

– Тебе-то что?

– А то, Василий Семёнович, что вы постепенно теряете человеческий облик. Вон, меня с пистолетом в руках встретили. А дальше? Начнёте палить во всех подряд?

– А если у меня душа болит… – полковник постучал кулаком в грудь. – Мою дочь. Единственную. Убили. И кто! Псих какой-то. Напал вечером, когда шла домой. Затащил к себе в квартиру. Сделал всё, что захотел. Всё, что могло представить его больное сознание. Он же шизофреник с раздвоением личности. У него всякие мании с фобиями. И какое наказание он получит? Смертную казнь? Так её отменили. Пожизненное заключение? Нет. Может, длительный срок в тюрьме? Скажем, лет на двадцать? Снова нет! – Он грохнул по столу кулаком, переходя на крик. – Эта скотина отделается психушкой. У преступника, видите ли, налицо все признаки невменяемости.