Стратегии счастливых пар - [40]

Немаловажным представляется и признание супругов в том, что сперва вместе работать на сцене им было нелегко. Яркая индивидуальность каждого и внимание к собственному таланту, свойственные истинным артистам, приводили к тому, что в какие-то моменты один заслонял другого. Но эти признания тем и ценны, что отражают подлинную природу их взаимоотношений, развитие стратегии в выстраиваемом браке. Жизнь семьи течет вместе или даже параллельно жизням каждого из ее архитекторов; семья – это организм, который может болеть или переживать очередной кризис, быть в поиске нового. То, что с течением времени они научились прекрасно работать вдвоем на сцене, говорит о понимании нового измерения семьи – точки приложения сил двоих с целью создать и во что бы то ни стало удержать в течение длительного времени состояние упоительной гармонии всего семейного организма. Что же касается непосредственно сцены, Ростропович и Вишневская очень скоро осознали, что ослепительная вспышка света, вдруг выхватывающая одного и создающая контрастную тень для другого, является не чем иным, как их устаревшим представлением о себе. Время сделало их единым существом, это был совершенный облик семьи, воспринимающийся аудиторией даже тогда, когда на сцене выступал только один из двоих. Они навечно склеили образы волшебным клеем своей любви, сделав общими метафизические переживания, превратив жизнь в удивительную, неповторимую сказку для двоих. «Я преклоняюсь перед успехами, перед гениальностью своего мужа. Он чтит меня как певицу. У нас разные жанры, поэтому и речи не может быть о какой-то зависти друг к другу», – вот как изменились их ощущения друг друга после сосредоточенной внутрисемейной работы. Апогея это объединение душ достигло тогда, когда они начали выступать почти без репетиций, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда, распознавая полутона и мимолетные жесты. «Интересно, существует ли еще такой ансамбль, когда партнеры никогда по-настоящему не репетируют?» – спрашивала Галина Вишневская в воспоминаниях. «В сущности, наши концерты – это человеческое общение, которого мы были лишены в жизни, месяцами живя врозь, занимаясь каждый своим делом, и которого так недоставало мне», – признавалась женщина, подтверждая тем самым свой внутренний настрой на создание крепкой семьи. Но такая форма совместной жизни на первом этапе семейного союза принесла двойную пользу: создала прецедент постепенного, поступательного притирания (чего порой не хватает некоторым семьям) и поддержала остроту взаимоотношений, потому что после ожидания встреч муж и жена становились еще более желанны друг для друга.

Подобно многим другим знаменитым творческим союзам, семья Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, несмотря на кажущуюся открытость, была вещью в себе, замкнутой, автономно функционирующей системой. Даже когда однажды время возвестило о критической минуте во взаимоотношениях и из-за мимолетного увлечения жены совершенно выбитый из колеи Ростропович просил совета у друзей, то было лишь внешнее проявление отчаяния. И разве может кто-то в такой ситуации дать совет?! Ростропович знал это лучше других, поэтому решение принял сам, сумев подавить в себе отчаяние и пойти на мучительный компромисс. Ведь в нем жило убеждение: даже сформировать семью – это труд, но усилия, направленные на сохранение отношений, – гораздо более тонкие, порой на грани возможного, часто нелогичные и драматичные. И у Ростроповича, и у Вишневской в критические мгновения автоматически срабатывала позитивная установка на брак, устойчивое желание сохранить и развить то, что дается человеку слишком редко, – любовь и понимание другого ради спасения своей души. Он не ошибся, потому что по прошествии времени уже Вишневская не раз играла роль настоящей хранительницы очага, хотя никогда не позволяла себе грубо вмешиваться в действия порой чрезмерно общительного, динамичного и неосторожного Ростроповича. Круг людей, вхожих в эту семью, был строго ограничен; вероятно, супруги обладали каким-то интуитивным, только им присущим чутьем относительно порядочности и надежности, не допуская внутрь семейной раковины никого чужого. Если общение с Дмитрием Шостаковичем, Александром Солженицыным или Андреем Сахаровым всегда было желанным, то отношения с такими людьми, как министр культуры Екатерина Фурцева или другие высокопоставленные партийные особы, носило полуофициальный, полудемонстративный характер. Это была хитроумная дань необходимости и возможность страховки от несчастных случаев периода советских потрясений. Закрытость семейного пространства для чужих стало основной причиной опасений Вишневской по поводу появления мужа в Большом театре в качестве дирижера, потому что когда Ростропович все же начал дирижировать (он проработал в Большом театре три года), их личные отношения, которые Вишневская «старательно прятала», «открылись для любопытствующих наблюдений и пересудов». Однако Ростропович сумел прийти к пониманию необходимости «задраить» люки семейного корабля и научился это делать так же мастерски, как и его жена. Со временем эта семья оказалась отделенной от всего мира неприступной прослойкой пустоты, окутывавшей ее естественным защитным слоем. К сожалению, некоторых людей, например Николая Булганина, было трудно, скорее даже невозможно заставить подчиниться этому правилу. Однако применение чиновником запрещенных приемов, типа вызова для правительственных посиделок с водкой, очень скоро сделали общение односторонним процессом.