Страстное тысячелетие - [39]

— Разве любовь может быть кому-нибудь что-нибудь должна?

— Настоящая любовь всегда должна сама себе многое.

— Ну да, ты имеешь в виду, что супруги должны любить друг друга и жить вместе.

— Как раз этого я не говорил. Люди должны жить с теми, кто им дорог, супругами должны становиться люди, которые жить друг без друга не могут. Но если они ошиблись, если они приносят друг другу лишь несчастья, то беда это для всех — и для них, и для детей. Лучше бы им было не жениться.

— Как же тогда поступать? Жить порознь? Разве угодное это дело — оставить супругу и завести новую?

— Нет, это дело не угодное. Новую супругу заводить не следует тому, кто один раз не смог дать счастья своей избраннице. Зачем же несчастья множить? Но и жить счастливо без любви не получится. Только тому мужу, кто, живя с женой, украшает и обогащает её жизнь, дается право жить вместе с ней. То же и о жене скажу.

— Значит любить надо по обязанности, коли женился?

— Опять не то! Любить не прикажешь, Иуда.

— Значит любить не обязательно?

— И этого я не говорил. Просто по обязанности это не приходит и не за заслуги истинная любовь, хотя любовь надо стремиться заслужить.

— Как же заслужить, коли она не за заслуги?

— А вот понимай, как хочешь.

— А твою любовь как заслужить?

— Разве я не люблю тебя, Иуда?

— Как всех?

— Как всех вас.

— Вот и ты меня не понимаешь, Учитель. Ну так скажи хотя бы — должен или не должен любить муж жену, а жена мужа?

— Должен, должен. И жена должна.

— Ты сказал.

— Аминь.

— А ты женишься когда-нибудь?

— Не в том теперь цель моя, Иуда.

— Всегда ли твоя цель будет в том, чтобы учить?

— Это не от меня зависит, но от тех, кто выше меня.

— Они твои повелители?

— Нет, я им равный, но в их руках теперь судьба моя.

— Не понимаю.

— И это лучше для тебя и для меня, а если бы ты знал все, что знаю я, то и ты ничего не смог бы изменить, и легче бы тебе не стало.

— Я чувствую, ты говоришь так, будто тебя ожидает жестокая мука, и ты знаешь об этом.

— На муки я обречен своей судьбой, но лучше не думать об этом. Все кончается рано или поздно. Или я погибну навсегда, или воскресну в другом хотя ни того, ни другого мне не понять.

— Как же ты знаешь, что умнешь и не противишься этому?

— Все уже свершилось и не отменить этого. Если бы мне знать. Что я погибну не напрасно, что другие спасутся — мне было бы легче идти той дорогой, которая мне выпала.

— Ты наш спаситель, Христос, и мы верим в тебя.

— Аминь. Лучше, чем спорить, почитай нам, Иуда, из записей Захарии.

ЗАЩИТНИК

«Великий Ареопаг! Сограждане! Вы собрались судить Аспазию, но все вы знаете, что главная причина в том, что жители славного города осуждают меня за связь с ней. Это не её, а меня вы судите, и вы правы. Моя вина лежит на ней, и случилось так, что я, выступая защитником, одновременно предстал перед вами как обвиняемый. Если осуждена будет она, то наказание, которые вы ей вынесете, я разделю с ней.

Клевете Гермиппа против неё вы поверили, но не ей он враг, а мне. Разве Аспазии виновата, что я оставил жену ради неё? Но жен оставляли и оставляют, и за это никто никогда не осуждал жителей свободных Афин. Да, если бы я оставил жену ради другой афинянки, кто осмелился бы меня осуждать? А её? Почему к ней иные мерки? Значит, дело в том, кто она такая — моя Аспазия? Почему же к ней вы строже, чем к прочим?

Она — это только она, она не такая как все, даже если бы жена моя была лучше — много лучше — ей все равно далеко до Аспазии и десять жен я бы оставил ради одной этой женщины.

Наша связь предосудительна, говорите вы, поскольку Аспазия иностранка и не имеет права быть женой гражданина Афин. Закон не воспрещает ей быть моей наложницей, но сердце мое противится тому, чтобы обойтись с ней таким образом, поскольку для меня она больше, чем жена — она друг, она — моё второе я.

Сегодня вы собрались, чтобы осудить её, мою Аспазию. За сводничество! За растление молодых девиц! За безверие! Разве эти слова подходят к ней? Разве о ней язык повернется сказать такое?

Если бы она молча стояла тут, уже этого было бы достаточно, чтобы отвергнуть все обвинения! Она могла бы защитить себя лучше, чем я, лучше любого другого защитника, поскольку нет и не было в мире женщины, равной ей по уму, да и многих мужчин она превосходит талантами, к таким мужчинам я отношу и себя. Да, я не стесняюсь признать её первенство надо мной, поскольку истинное величие состоит не в том, чтобы отрицать чужое превосходство, а в том, чтобы признать его и принять с чистым сердцем. Но законы Афин не позволяют женщине выступать в Ареопаге.

Я глубоко уважаю законы, и подчиняюсь им. Всё же я должен сказать, что законы писаны людьми, которые исходили из того, что знали они, из своего опыта, который, скопившись с годами, составил их мудрость. Сограждане, если бы вы, знали Аспазию так, как знаю её я, если бы выслушали её мнение о различных материях, если бы поговорили с ней хотя бы немного — вы бы сделали для неё исключение. Да, следовало не запретить Аспазии говорить перед форумом, а вменить ей это в обязанности, и не для защиты от обвинения, а для того, чтобы знать её мнение по каждому вопросу.