Страстная суббота - [4]

Этторе молчал; он чувствовал, что мать уже минут пять смотрит ему в спину, и, как в зеркале, видел перед собой ее крепко сжатые, в ожидании его ответа, губы.

— Подходит тебе? — спросил отец.

— Должно подходить, — тоном командира ответила за него мать.

Каждый мускул в лице Этторе напрягся, налившись гневом, но он молчал. Отец видел это и сказал матери:

— Не говори с ним таким тоном. И вообще лучше помолчи. Дай поговорить нам, мужчинам.

— Уж вы мужчины!

Здесь взорвался и отец:

— А что ты имеешь против нас? Спрячь свой нос в кастрюлю и не высовывай его оттуда. Если хочешь знать, я только на этом условии на тебе и женился.

Она подошла к столу, опустив глаза, но упрямо поджав губы.

— Ешь, Карло, ешь, — спокойно сказала она мужу, ставя перед ним миску с молочным супом.

Он стал крошить в миску хлеб, потом обратился к Этторе:

— Надень свой лучший костюм, ты идешь не рабочим, для которого чем хуже одежда, тем лучше. И побрейся с вечера.

— Разве завтра утром у меня не будет времени?

— Брейся когда хочешь, я просто подумал, что завтра тебе надо будет как следует подготовиться.

— Подготовиться к чему? — спросил Этторе, не отрывая глаз от миски.

— К тому, чтобы идти на работу.

Мать вмешалась:

— Этторе еще не сказал, пойдет он работать или нет.

Отец поднял голову и посмотрел на жену и на сына.

— Конечно, пойду, — поторопился ответить Этторе.

— С чего это тебе пришло в голову? — громко спросил отец у матери.

Этторе не стал крошить хлеб в молоко, поспешно взял миску в руки и начал пить, заслонив миской лицо, чтобы выиграть время и обдумать положение. Однако в голову ему не приходило ничего, что могло бы противостоять этой силе из слов и фактов, которая неумолимо толкала его на работу. Никогда, даже на войне, его не заставали настолько врасплох.

Кончив есть, он спросил:

— А что я понимаю в накладных?

— Тебя научат, это нетрудно. Говорят, что уже к обеду ты поймешь что к чему. Рядом с тобой посадят одного служащего, славного парня.

— Кого это?

— Я не знаю.

Пережевывая корку, Этторе резко спросил мать:

— Ты что на меня уставилась?

— Уже и посмотреть на тебя нельзя?

— Нельзя.

— Я смотрела не на тебя, а на блюдо на столе.

— Дай мне фрукты, если есть.

— Не можешь подождать, пока отец кончит обедать? Хочешь заставить его нестись вскачь, чтобы поспеть к фруктам вместе с тобой?

— Почему он обязательно должен есть фрукты вместе со мной? — взорвался Этторе. — Что случится, если я буду есть фрукты, а он только еще первое?

— Дай ему фрукты, — сказал отец.

Через некоторое время Этторе встал и направился к двери.

— Я ухожу, — бросил он.

Отец попросил:

— Возвращайся пораньше, не забывай, что завтра утром тебе на работу. И вообще лучше бы тебе вечерок отдохнуть. Я на твоем месте никуда не ходил бы.

— Я пошел, — повторил Этторе.

— Пригладь волосы, — заметила мать.

Он пожал плечами, но все-таки подошел к зеркалу, чтобы причесаться. В зеркале отразились плотно сжатые губы и желваки на скулах — Этторе испугался, что от злости у него лопнет какая-нибудь жила.

— Возвращайся пораньше, — напомнил отец, когда он уже выходил из кухни.

В тот вечер за городом, возле холма, у него было свиданье с девушкой, восемнадцатилетней Вандой. Он пришел на условленное место и стал ждать.

Ванда немного опоздала и, взглянув на его лицо, сразу стала оправдываться:

— Не сердись на меня, Этторе, мне пришлось сделать большой крюк, чтобы не встретиться с братьями.

Лицо Этторе оставалось хмурым, и она взяла его за подбородок, стараясь повернуть так, чтобы на него упал лунный свет. Он высвободился и спросил:

— Сколько у тебя времени?

— Два часа. Сестра будет ждать меня к одиннадцати около кино.

— Тогда скорее, — сказал Этторе и первым пошел по тропинке вверх.

Так он шел некоторое время, слыша позади себя ее покорные шаги. Потом остановился, отступил в сторону и сказал:

— Иди вперед ты.

Она быстро проскользнула вперед, очень довольная, потому что знала: он всегда возбуждался, когда шел позади нее, не отрывая взгляда от проворных движений ее ног под колышущейся из стороны в сторону юбкой.

Но на этот раз Этторе не глядел на ее ноги. Он смотрел на огни расстилавшегося внизу города, на приземистое здание шоколадной фабрики и думал уже о возвращении.

Наконец он нагнал девушку и обнял, стиснув с такою силой, что она покачнулась, — чуть пополам не переломил. Она сказала, обдавая дыханием его щеку и ухо:

— Что с тобой, Этторе? Ты так ринулся за мной, что напугал меня.

— Напугал? Я?

— За городом, ночью… Мне стало страшно: вдруг это не ты. Но ведь это ты, да? — Она прижалась к нему, и он обнял ее так крепко, что у нее перехватило дыхание.

Высвободившись, девушка сказала:

— Скорей, мне некогда, бежим! — И побежала вперед, юбка у нее задралась выше колен.

Он бежал за ней уговаривая:

— Не беги так, задохнешься, и надо будет ждать, пока ты отдохнешь.

Она замотала головой и продолжала бежать; для девушки она бежала очень быстро, и он видел, как она на бегу расстегивает платье.

— Подожди, — крикнул он, в несколько прыжков настиг ее, остановил, схватив за плечи, и стал застегивать платье. — Я люблю смотреть, как ты раздеваешься. Не хочу, чтобы это было на ходу.