Страстная односторонность и бесстрастие духа - [275]

Новое время – это взрыв центробежных сил. Открытие мира и человека имело свою оборотную сторону: нарастающий упадок внимания к Богу, к святости, к вечному – во имя временного, мирского. Началась экспансия Европы, покорение цивилизаций, сохранивших традиционный поворот к вечности, менее динамичных в экономике, в науке, в военном деле. Журналистика – часть этой экспансии. Интеллектуальная экспансия шла впереди географических открытий и завоевания новых земель. Знание – сила, сказал Бэкон. Интерес к новому требовал информации. Информация о новом была разведкой в великом сражении за политическую власть над миром и за власть над природой. Информация была прямо необходима купцу, чтобы знать, куда посылать свои корабли. Но дело не сводилось к практически полезному. Знание стало благородной страстью. Раскручивание спирали культуры пошло в неслыханном темпе, стало ощущаться как «прогресс», и было почти что долгом следить за ним. Этот долг помогала выполнить пресса, вместе с заказом на «похоть любопытства». Одной из старейших печатных книг был справочник по знаменитым куртизанкам в борделях и на частных квартирах. Мережковский цитирует его в своей книге о Леонардо да Винчи. Пьетро Аретино (венецианский писатель XVI в.) публиковал сплетни итальянских дворов и брал взятки за молчание.

Символ средневековой цивилизации – Книга: Главная книга, Книга книг (Библия, Коран, равноценные тексты других религий). Знание Библии, богословие, было осью, вокруг которой лепилось прочее, служебное знание.

Новое время круто все переменило. После религиозных войн XVI–XVII вв. на первое место выдвинулась мирская культура, и символом ее стали СМИ. Сперва рядом со множеством печатных книг, потом все больше и больше захватывая авансцену – вплоть до нынешней гегемонии телевизора. Чем более специальны частные знания, чем непонятнее, за пределами узкого круга, их язык, – тем больше внимание, устремленное к самым последним достижениям, к самым свежим новостям, находит свое удовлетворение в журналистике. На страницах газет, в телевизионных передачах пересказываются факты, без знакомства с которыми вы почти теряете права гражданства. Здесь – попытки серьезного анализа новшеств. И здесь же – суета, погоня за сенсациями, компромат.

Возникает культура поверхностного знакомства с поверхностной информацией. В газетные сообщения не вдумываются, их просматривают. Телевизионные обзоры слушают за чаем. Цветаева – человек вековечного Слова – глубоко презирала «читателя, газетных тонн глотателя, доильца сплетен»:

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично – на каком

Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен).

Двадцатого столетья – он,

А я – до всякого столетья!

«Тоска по родине»

Это было брошено в лицо свободной прессе. Поэт чувствовал, что человек, вытолкнутый на поверхность, оторванный от глубин, сохраняет только видимость свободы. Сказано резко, но гипербола – право поэзии. Еще более резкие гиперболы у Волошина. В поэме «Путями Каина» он (на 50 лет опередив Мишеля Фуко и Жака Деррида) «деконструирует» все основные институты современного государства – и в том числе прессу:

Есть много истин, правда лишь одна:

Штампованная, признанная правда.

Она готовится

Из грязного белья

Под бдительным надзором государства

На все потребности

И вкусы, и мозги.

Ее обычно сервируют к кофе

Оттиснутой на свежие листы,

Ее глотают наскоро в трамваях,

И каждый, сделавший укол с утра,

На целый день имеет убежденья

И политические взгляды, –

Может спорить,

Шуметь в собраньях и голосовать.

Из государственных мануфактур,

Как алкоголь, как сифилис, как опий,

Патриотизм, спички и табак, –

Из патентованных наркотиков

Газета

Есть самый сильно действующий яд,

Дающий наибольшие доходы.

Некоторые намеки, брошенные в 1922 г., относятся, может быть, к газете «Правда» и несколько нарушают логику текста, но в целом «Государство» (гл. 13 поэмы) – это критика всего Нового времени, а не советского периода (эксцесса Нового времени). Этому же посвящена первая глава в романе Германа Гессе «Игра в бисер». Гессе говорит о целой эпохе фельетонизма, о целой культуре поверхностной болтовни – в лекционных залах, на заседаниях ученых обществ; но термин «фельетонизм» не случаен. Ведущим явлением культуры конца Нового времени стала не церковь, не парламент, не академия, а газета (телевидения при Гессе еще не было): «… бои за свободу Духа свершились и как раз в эту позднюю, фельетонную эпоху привели к тому, что Дух действительно обрел неслыханную и невыносимую уже для него самого свободу, преодолев церковную опеку полностью, а государственную частично, но все еще не найдя настоящего закона, сформулированного и чтимого им самим, настоящего нового авторитета и законопорядка. Примеры унижения, продажности, добровольной капитуляции Духа в то время, приводимые нам Цигенхальсом (воображаемым историком фельетонизма. – Г.П.), отчасти и впрямь поразительны.

Признаемся, мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху, то есть «фельетонов». Похоже, что они, как особо любимая часть материалов периодической печати, производились миллионами штук, составляли главную пищу любознательных читателей, сообщали или, вернее, «болтали» о тысячах разных предметов и, похоже, что наиболее умные фельетонисты часто потешались над собственным трудом, во всяком случае Цигенхальс признается, что ему попадалось множество таких работ, которые он, поскольку иначе они были бы совершенно непонятны, склонен толковать как самовысмеивание их авторов. Вполне возможно, что в этих произведенных промышленным способом статьях таится масса иронии и самоиронии, для понимания которой надо сперва найти ключ. Поставщики этой чепухи частью принадлежали к редакциям газет, частью были «свободными» литераторами, порой даже слыли писателями-художниками, но очень многие из них принадлежали, кажется, и к ученому сословию, были даже известными преподавателями высшей школы…»