Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - [5]
Между тем «Социальная история» получила отличную прессу. В 2000 г. она вышла вторым изданием, переведена на английский и китайский языки. По-видимому, ни одна работа, из написанных сотрудниками СПбИИ, не имела такого резонанса и не получала столько положительных откликов. Мне известно более 30 рецензий и 6 коллективных обсуждений, в которых приняло участие более 80 человек. Готовилось третье издание. По просьбе издательства в сентябре 2002 г. я возбудил ходатайство о получении институтского грифа для 3-го издания «Социальной истории». Даже А.А. Фурсенко первоначально поддержал идею, и дирекция предложила устроить совместное заседание отделов древней и новой истории для обсуждения книги. Но под давлением влиятельных людей дирекция решила гриф не давать и обсуждение книги не устраивать. Формальный аргумент — первое издание «Социальной истории» вышло без одобрения Института, а на самом деле, на мой взгляд, по причине расхождения во взглядах с руководителями коллективных монографий. Мотивом против выдвижения книги на премию, вероятно, послужило опасение, что получение премии может поспособствовать повышению престижа оптимистической концепции.
Задним числом жаль, что мои оппоненты не проявили толерантность. В 2000-е гг. разные точки зрения на принципиальные вопросы уже могли спокойно сосуществовать без ущерба для имиджа их авторов. Признание права на существование моей концепции не нанесло бы ущерба и престижу СПбИИ. Но, к сожалению, как я предполагаю, сработал старый стереотип: истина — одна, и правильной может быть одна точка зрения.
Однако назревал новый конфликт. После «Социальной истории» я начал работать над плановой монографией «Благосостояние населения в XIX — начале XX в. по антропометрическим данным». По новой теме стали выходить мои статьи. И мои оппоненты меня атаковали. В 2002 г. в ежегоднике «Экономическая история» я опубликовал статью, а в следующем ежегоднике свои возражения на нее — Б.В. Ананьич>{8}. На мой взгляд, его «Заметки» написаны с таким расчетом и в таком стиле, чтобы похоронить саму идею использования антропометрических данных и заодно мою оптимистическую концепцию модернизации России. Я воспринял их как предупреждение: во-первых, не следует заниматься С.Ю. Витте, если есть такие выдающиеся специалисты, как критик; во-вторых, опасно пересматривать сложившиеся концепции. По согласованию с редактором Ежегодника я написал ответ (он содержится в настоящей работе), по просьбе редколлегии произвел правку, и статью приняли к публикации. Однако ни в 2004 г., ни 2005 г. она не вышла. На мои запросы редакция не реагировала. И у меня сложилось впечатление: Б.В. Ананьичу как члену редколлегии Ежегодника удавалось задержать публикацию моего ответа, вероятно, не прямым противодействием, а скорее ненамеренно: редакторы и члены редколлегии, по-видимому, не хотели его расстраивать публикацией моего ответа, который, как им казалось, мог его огорчить. Как бы то ни было, но только благодаря вмешательству Отделения историко-филологических наук РАН (ОИФН РАН), посчитавшего полезным продолжить дискуссию, ответ увидел свет в 2006 г., хотя и с большими сокращениями>{9}.
Момент истины настал в 2007–2008 гг., при утверждении выполнения плана и рекомендации к печати моей новой монографии «Благосостояние населения в имперской России: XVIII — начало XX в.». Я подготовил рукопись в соответствии с планом и представил ее для обсуждения в апреле 2007 г. Книга была написана не только в срок, но существенно больше по объему (40 а.л. вместо 25 а.л.), охватив не только XIX — начало XX в., как в плане, а и XVIII в. Рукопись прошла серьезную апробацию. Кроме нескольких докладов на конференциях в России, я сделал презентации по теме монографии на пяти международных конференциях за рубежом и опубликовал за 2000–2007 гг. по теме монографии 15 статей, в т.ч. в ведущих российских журналах «Отечественная история», «Социологические исследования», «Вопросы экономики» и в зарубежных — «Slavic Review», «Economics and Human Biology», «Journal of Economic History».
Имея такой «тыл», можно было надеяться на благополучные результаты обсуждения. Однако я глубоко заблуждался. Мои оппоненты решили сделать все возможное, чтобы не утвердить рукопись к печати и тем самым, вероятно, помешать ее публикации. Ученый секретарь института Б.Б. Дубенцов объявил: обсуждение рукописи будет проходить в три этапа. Сначала на первом заседании Отдела новой истории, сотрудником которого я состоял, будет рассмотрен вопрос о выполнении плана, затем на втором заседании — об утверждении рукописи к печати. На третьем этапе рукопись будет рассматриваться на Ученом совете института. Оппоненты, как мне кажется, надеялись, что на какой-нибудь стадии я поскользнусь, а самые непримиримые мечтали не утвердить выполнение мною плана и на этом основании уволить меня или принудить уйти из Института добровольно.
21 июня 2007 г. рукопись при высоком эмоциональном накале выступавших обсуждалась в Отделе новой истории в течение 4 часов и была единодушно одобрена, правда, на обсуждении отсутствовали Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин. 11 сентября того же года рукопись вторично обсуждалась также в течение 4 часов. На заседании Б.В. Ананьич, Р.Ш. Ганелин, Б.Б. Дубенцов и В.Г. Чернуха выступили с критикой, но она являлась голословной, так как они не прочли большую и сложную по содержанию и методологии рукопись (хотя все желающие получили возможность познакомиться с нею либо в бумажном, либо в электронном варианте) и лишь ссылались на маленькую статью, опубликованную в журнале «Родина». Однако большинством в один голос Отдел рекомендовал рукопись к печати, что и было зафиксировано в протоколе. Меня активно поддержали Людмила Алексеевна Булгакова, Сергей Викторович Куликов, Михаил Михайлович Сафонов и, очень важно, официальный внутренний рецензент, Сергей Константинович Лебедев. Последний поступил очень тактично: он не согласился с моей точкой зрения, но высказался за публикацию оригинальной концепции ради развития науки. Неудача для моих оппонентов случилась, по-видимому, по той причине, что некоторые сотрудники, на которых они рассчитывали, не пришли на обсуждение. В следующее присутствие Б.Б. Дубенцов обвинил ученого секретаря Отдела С.В. Куликова, который вел протокол заседания, в фальсификации результатов голосования. Но благодаря наличию магнитофонной записи хода заседания обвинение сняли.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Книги завершает цикл исследований автора, опубликованных в Издательстве Казанского университета по македонской тематике. «История античной Македонии», часть 1, 1960; часть II. 1963; «Восточная политика Александра Македонского». 1976. На базе комплексного изучения источников и литературы вопроса рассматривается процесс распада конгломератных государств древности, анализируется развитие социальных, военно-политических и экономических противоречий переходной эпохи обновления эллинистических государств, на конкретном материале показывается бесперспективность осуществления идеи мирового господства. Книга написана в яркой образной форме, снабжена иллюстрациями.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.