Страсти по Анне - [36]

— Я тешу себя надеждой, что я ошибаюсь… Анна! Мне пора.

— Не уходите! Я обещаю пойти за вами на край света. Останьтесь, и я останусь с вами, — я говорила безумные бесстыдные слова, не задумываясь.

Он покачал головой.

— Это хорошо, что нам необходимо на время расстаться. Время и расстояние поставят все на свои места.

— Вы отвратительно бездушны! — гордость не дала мне продолжить упреки.

— Простите меня, мое счастье. Я посажу вас в экипаж.

На улице он поцеловал мне руку, когда я уже сидела рядом с Таней.

— Прощайте, госпожа Зимовина.

— Прощайте, — больше я ничего не смогла сказать. Я забылась, но, увидев собственный дом, очнулась и приказала: — На вокзал! Быстрее! Как можно быстрее!

Мы с Таней пробиралась сквозь толпу.

— Какой у него вагон? — кричала мне Таня, потому что разговаривать нормально было невозможно.

— Не знаю! — ответила я в полном отчаянии.

— Анна Николаевна, — услышала я где-то сбоку. На меня с удивлением и восхищением смотрел Сергей Иванович, совершенно неузнаваемый в военной форме. Из-за его плеча ревниво выглядывала супруга, заплаканная и похожая от этого на гимназистку.

— Простите, — сказала я. — Простите, я спешу! И мы с Таней прибавили шагу. Торжественные звуки маршей сливались с криками, многоголосицей и причитаниями. Вся какофония звуков смешалась с моими мыслями, образовав чудовищный коктейль. На секунду я вдруг увидела его в окне.

— Таня, там!

Но поезд тронулся, заревел, как раненый зверь, и выпустил пар.

Я остановилась, не замечая, что меня со всех сторон толкают и задевают локтями.

— Анна Николаевна, — дотронулась до моей руки Таня. — Надо идти.

И я пошла за ней. Конечно, в тот момент я еще не осознавала, что началась Первая мировая война.

Глава 8

С ранней юности я не могла спокойно переживать августовские дни. Когда неожиданно спадает июльская жара, когда природа начинает готовиться к последующему отдыху, когда на столе появляются груши и яблоки с нарядным глянцем, будто с картин фламандских мастеров, начинает быстрее обычного биться сердце; до боли оно шепчет страшные сказки. Беспричинная грусть закрадывается в душу, и перед глазами встает туман с охладевшей воды.

Мной овладевало беспокойство, я вздрагивала при любом шорохе и стуке. Нервозность изматывала меня до предела, я теряла сон, из рук все валилось. Я не знала, куда себя деть, чем заняться.

Именно в такие дни у меня ощущалась потребность в Боге, меня тянуло в храм. Мне хотелось скрыться под мрачными тяжелыми куполами в прохладе, где мерцание и треск свечей и огоньки лампад окутывал удушливый запах ладана. И чтобы пели. Мне хотелось потом сидеть в церковном садике на некрашеной скамье, слушать шум ветра, видеть издалека женщин в черном.

Через неделю, а может, через две после до времени завершившегося лета ко мне приехала Вирсавия Андреевна.

— Обидно, не правда ли? — возбужденно заявила она. — Сидим, как старухи, у домашних печей, а на дачах еще не начались дожди! Видно, не купидон, а сам лукавый прицелился в сердце того сумасшедшего мальчика!

— О чем вы говорите? — спросила я. Вирсавия Андреевна сверкнула глазами. До чего же она была хороша в тот миг! Одетая по последнему крику столичной моды, с влажными черными глазами, с темными кругами под ними — свидетельством беспокойной деятельности в последнее время, с бледными губами, словно из них кто-то выпил всю кровь, — она была похожа одновременно и на святую мученицу, и на колдунью из старых легенд.

И странное, почти сатанинское веселье было ей к лицу.

— Я говорю об убийце эрцгерцога и его супруги. Вы, вероятно, газет не читали!.. Я тоже, представьте себе, не читала. Но знаю, — она рассмеялась, запрокинув голову.

И потом погрустнела, сложила руки на коленях.

— Я думала, вы будете какое-то время в столице, — сказала я.

— В столице мне теперь делать нечего: все разъехались. Всех я проводила…

Конечно, я не спросила, кого она имеет в виду — близких знакомых или любовников? Но в темных глазах Вирсавии Андреевны было столько тоски, что я постаралась заговорить о чем-то другом. Но Вирсавия Андреевна сказала мне:

— Я видела вашего супруга в столице. У него были какие-то дела, но он любезно уделил мне полчаса своего драгоценного времени! Он даже проводил меня до моей гостиницы. Я нахожу Александра Михайловича очень милым человеком.

— Наверно, вы правы, — сказала я не очень уверенно.

— Александр Михайлович сказал, что будет дома в это воскресенье, так что у вас есть три дня…

— Три дня? — переспросила я.

— Мне кажется, что женщине не мешает знать, когда приедет ее супруг, — сказала Вирсавия Андреевна.

— О, я слишком ленива, чтобы скрывать от него что бы то ни было, — ответила я почти равнодушно.

В день приезда Александра Михайловича вечером у меня была головная боль, в висках стучало и билось. Я то сдерживала себя, то принималась кусать платочек, то снова успокаивалась и делала отрешенный вид. Таня предлагала мне кофе, чай, пыталась отвлечь разговорами, но ничего не помогало. Перед глазами плыли кресла, в душе смеялись его глаза, слышался голос: «Он сбежал от вас на войну».

— Неправда! — твердо вслух сказала я.

— Простите? — Александр, как оказалось, уже полчаса сидел рядом, пил кофе.