Страсть Северной Мессалины - [25]

– А что было, что? – жадно спросила Даша.

– Не могу про это говорить, – угрюмо сказала Марья. – Потом узнаешь когда-нибудь. Она умерла, царство небесное. Земля пухом, хоть не заслуживает она слова доброго. На ее место прибыла Марья Федоровна… ангел, чистый ангел! Ты ее еще узнаешь. Какова была бы императрица, всем подданным пример благонравия и благочестия являла бы! Но нет, место занято. И невесть сколько ждать еще, когда их черед царствовать придет.

И снова холодок прошел у Даши по спине от смелости, вернее, безрассудства речей новой подруги. Видимо, эти мысли отразились на ее лице, потому что Марья проницательно взглянула ей в глаза и усмехнулась. Сколько опыта и горечи было в этой усмешке!

– Что-то есть в тебе, что-то есть… – повторила задумчиво. – Чует мое сердце, ты из тех, кто непременно укусит руку, с коей кормишься. Вон как с тетенькой своей обошлась! – Едко, злорадно хохотнула. – Так же и императрицыну руку укусишь. Здесь-то все только лизать способны. Добрым словом могу только Вяземскую вспомянуть, которая против ее воли решилась пойти, да еще графиню Брюс.

– Погоди, – непонимающе уставилась Даша, – как же ты говоришь, мол, против воли она решилась пойти, коли раньше ее же потатчицей называла?

Марья лукаво прищурилась:

– Да вот так и называю, что графиня Брюс у государыни любовника увела!

И Шкурина захохотала так заразительно, что Даша не могла к ней не присоединиться, хотя порой, заглушая смех Марьи, эхом отдавались в ее ушах пугающие и манящие слова: «У государыни любовника увела… любовника увела… увела…»

* * *

Императрица усмехнулась. В ту пору, когда она познакомилась с Понятовским, никто, конечно, не знал, что именно с ее помощью он в будущем станет польским королем Станиславом-Августом II – и с ее же «помощью» лишится всех своих владений после разделов Речи Посполитой. Правда, это был не столько дар любви, сколько снисходительный дар бывшему любовнику. Так сказать, на память.

Любовь их была пылкой, но недолговечной. Они начали скучать в объятиях друг друга, и проницательная Прасковья поняла, что очень скоро сердечко Като снова опустеет. Графиня Брюс была уверена, что, как деревянная бочка рассыхается и ломается, не будучи заполнена жидкостью, так и женское сердце вполне может разорваться без любви. Опять же, у нежной Като был бешеный любовный темперамент, и Прасковья по опыту знала, как опасно заставлять этот жар пылать попусту. Нет, ну в самом деле, кому это нужно, чтобы будущая императрица всероссийская гонялась по коридорам дворца за пригожими лакеями или преображенцами, стоящими на страже? У такой женщины, как Като, должен быть постоянный любовник – страстный и неутомимый, с достойной оснасткою, красавец и, само собой, не дурак, чтобы умнице Като было с ним о чем поговорить… а уж поговорить-то, едва разомкнув объятия, великая княгиня обожала больше всего на свете! Не считая чтения высокоученых книг и этих самых объятий.

Графиня Брюс принялась искать означенного любовника со всем своим старанием. В то время через ее постель прошло столько мужчин, что история даже не позаботилась сохранить их фамилии. Строго говоря, можно смело открывать списки служащих малого и большого двора и ставить крестики напротив каждой фамилии, отмечая славно потрудившихся на ниве самоотверженных стараний Прасковьи Александровны. Однако единственным добрым, что она из этого времени вынесла, было открытие, что понести она больше не способна, а значит, может совершенно безопасно предаваться любовным утехам. Но ни единый из ее любовников, сочла Прасковья, не был достаточно хорош для великой княгини.

– Като, двор обезлюдел! – громогласно жаловалась она Екатерине. – Мужики совершенно испохабились! Сущие мизерабли, дотронуться противно! Право слово, скоро нам, женщинам, придется довольствоваться друг дружкой, дабы не оскорблять свой слух, зрение и осязание, а главное – обоняние!

Екатерина в ответ только вздыхала – Понятовский перестал ее волновать, а жить без сердечных волнений эта женщина не могла. Вспыхнувшее было влечение к Ивану Шувалову, фавориту императрицы Елизаветы Петровны, оказалось именно вспышкой. О, слов нет, Шувалов был умен и тонок и в постели изобретателен, однако сильного, властного мужчину Екатерина в нем не чувствовала, а ей хотелось оказаться именно во власти любовника, а не господствовать над ним. Эта великая женщина вполне подтверждала прописную истину, что нет на свете сильной женщины, которая не мечтала бы быть слабой.

Мечты долго могли бы оставаться несбыточными, когда б неутомимая Прасковья не нашла для Екатерины Григория Орлова.

Надо сказать, что еще до появления этого héros-amant[7] при дворе Прасковья начала присматриваться к его брату Алексею. Порою утверждение, что могучие богатыри сильны также и духом, обманчиво, однако относительно Алексея Орлова это была истинная правда. Екатерина с симпатией поглядывала на этого Геркулеса, самого сильного человека в Преображенском полку, куда он поступил на службу четырнадцати лет от роду. Алексей мог одним ударом сабли снести голову быку (и человеку, конечно, но это само собой разумелось!), раздавить двумя пальцами яблоко, приподнять карету, полную пассажиров… Кроме того, он был умен и хитер, а сабельный шрам во всю щеку, оставшийся у него после предательского удара, отнюдь не портил его внешности. Кто знает, как дальше развивались бы события, когда бы в 1758 году не появился в Петербурге брат Алексея Орлова, Григорий.