Страсть Клеопатры - [51]

– Клеопатра. Ты назвала ее двойником, клоном. Ты настаиваешь на том, что у этого существа не может быть души Клеопатры? Я пытаюсь тебя понять, но до конца не могу. Помоги мне ухватить суть твоих рассуждений, Джулия.

– Я уже пыталась объяснить тебе раньше, – ответила она. – Я часто раздумываю над этим по ночам. Мой отец был более одержим идеей реинкарнации, чем я себе представляла. Мне стало известно об этом по его заметкам на полях в книгах, которые он любил. Когда он только начинал изучать Древний Египет, он думал, что египтяне верили в переселение душ. Однако очень скоро он понял, что это было неправильное толкование их верований, недоразумение. И он стал исследовать этот вопрос очень глубоко и интенсивно. В частности, он заинтересовался тем фактом, что греки неправильно перевели целые главы из египетской «Книги мертвых».

– Да. И боюсь, в этом нужно винить Геродота. Во времена моего правления верховные жрецы проповедовали, что душа человека совершает несколько последовательных путешествий. Во время этих путешествий душа растет и эволюционирует. Но происходит это не в физическом мире. Душа путешествует после смерти.

– Верно. И все же идея, что мы снова и снова возвращаемся в этот мир, захватила моего отца больше, чем мне представлялось. Больше, чем он позволял мне догадываться. А во что веришь ты, Рамзес?

– Я считаю, что душа и тело путешествуют по миру раздельно. И что путешествие души длится намного дольше.

– Это не вполне ответ на мой вопрос, любовь моя.

– Тогда сначала объясни мне следующее. Ты веришь в то, что твой отец возродится в новой жизни? Именно это руководит твоим интересом к одержимости твоего отца?

– Нет. Но вот что приходит мне в голову, когда я думаю о Клеопатре. Если ее душа двинулась дальше после ее фактической смерти две тысячи лет тому назад, если душа ее вселилась в другого смертного, который дышит и ходит по этой земле, то как может быть Клеопатрой то создание, которое ты воскресил в музее? Откуда у него появилась душа? Если у него вообще есть душа, конечно.

«А может, Рамзес до сих пор питает великую любовь к последней царице, последней правительнице Египта? – вдруг подумала она. – Если так, то он прекрасно владеет собой. Потому что его дыхание у меня на щеке остается таким же спокойным и ровным».

– Тебе, должно быть, больно слышать от меня такие вещи, – прошептала она.

– Нет, по-настоящему мне больно лишь оттого, что я совершил поступок, последствия которого могут длиться бесконечно долго.

– Не стоит переживать, это не должно так ранить тебя. Я затеяла этот разговор не для того, чтобы причинить тебе боль.

– Конечно, нет. Но клянусь тебе, что не позволю ей причинить вред Алексу.

– И я тоже.

– Прекрасно, значит, в этом мы объединим свои усилия и будем вместе, как и во многом другом, любовь моя.

15

Корнуолл

Агент по недвижимости и чопорные, подчеркнуто учтивые владельцы замка – семья Брогдонов – заверили ее, что здание представляет собой чуть ли не руины.

Она совершит большую глупость, настаивали они, если арендует его у них пусть даже на один год.

Они явно не хотели злоупотреблять непрактичностью этой высокой богатой темнокожей женщины из Эфиопии.

Их финансы не позволяют им отремонтировать прохудившиеся крыши как башни, так и главного зала, в которых зияли большие дыры. Поэтому об аренде просто не могло быть и речи. Они в настоящее время вели переговоры о том, чтобы продать его под архитектурный заповедник какой-то организации, которая могла бы когда-нибудь в будущем превратить его в достопримечательность для отчаянных туристов, способных взобраться на ступенчатые склоны продуваемого всеми ветрами мыса, на котором стоял замок. При условии, разумеется, что организация эта построит достаточно прочный мост, соединяющий остров с сушей. Расстояние там невелико, но скалы на берегах, под которыми бушевал прибой, были почти отвесными, а нынешний подвесной мостик долго не продержится.

Однако когда она чуть нажала на них, оказалось, что подобные разговоры эта семья ведет уже годами. Они никак не могли сойтись на сумме, и многочисленные отпрыски древней фамилии, каждому из которых принадлежала равная доля в этом старом нормандском замке, гордо носившем имя когда-то славного рода, постоянно препирались из-за любой мелочи. Их маета и несогласованность проявились как в первых телеграммах, так и в последнем письме. Им не хватало средств, чтобы поддерживать в должном состоянии недвижимость, принадлежавшую их семье уже более ста лет, и всех их в этой связи переполняло чувство стыда.

Бектатен пообещала освободить их от этого бесчестья.

Ей надоело жить в лондонском отеле, объясняла она, возле огромного Сент-Джеймсского дворца, каким бы очаровательным он ни казался. Ей хотелось уединенности.

Она не упомянула о том, что с ней, как всегда, были ее драгоценные дневники, содержавшие подробный отчет обо всех ее странствиях. Некоторое время тому назад она решила составить из них новую книгу и издать их на пергаментной бумаге и в кожаном переплете. Такую работу невозможно было проводить в шумном и суетливом Лондоне и в каком-то ненадежном здании, которое может внезапно сгореть дотла в каком-нибудь пожаре, устроенном смертными. И Бектатен для этого требовалась цитадель.