Страсть Клеопатры - [10]

– А что ты собираешься делать теперь?

– Хочу почувствовать себя живой, Тедди. – Ее улыбка доставила ему не меньшее удовольствие, чем прикосновение ее ноготков к его спине. – Я хочу почувствовать себя живой вместе с тобой.

Еще ни одни слова на свете никогда не наполняли его сердце такой радостью.

2

Венеция

Рамзесу казалось, что это сон. Он никогда не видел более изумительного города. Он стоял перед окном и восторженно таращился то на тянувшийся напротив него, по другую сторону Гранд-канала, бесконечный ряд дворцов, то на ясное синее небо над головой, то на темно-зеленые воды внизу. Под ним проплывали изящные черные гондолы, забитые нарядно одетыми европейцами и американцами, которые с благоговением и энтузиазмом глазели на то же диво, которое пленяло и его, лишая дара речи. Сколько вокруг пестрых дамских шляп, украшенных перьями и цветами! А на берегах каналов играли буйством красок пышные цветочные базары. Ах, Италия! Ах, настоящий рай! Он улыбнулся, в очередной раз испытывая досаду оттого, что не может достаточно быстро осваивать современные языки, чтобы иметь возможность в полной мере описать все эти красоты, используя богатства местного наречия. А ведь есть же уникальные, особенные названия и ныне поблекших оттенков старинных зданий, некогда выкрашенных в красные и темно-зеленые цвета, и всевозможных архитектурных элементов, этих декоративных арок и балконов, и стилей всего этого многовекового искусства, и периодов истории, когда это было построено.

Ах, великая земля, прекрасная земля, удивительным образом сумевшая на протяжении всей своей истории породить крупнейшие мегаполисы, в которых простолюдин и человек благородных кровей могут в равной степени свободно любоваться местными красотами. Он жаждал увидеть больше, жаждал охватить целый мир, но при этом ему не хотелось уезжать отсюда.

Полуденную жару постепенно унес свежий бриз с Адриатики. Венеция оживала после сонной сиесты. Пора и ему выйти в город.

Он задернул зеленые шторы и вернулся в роскошную спальню, которая сама по себе казалась ему просто волшебством, настоящим сказочным сокровищем. В этих ярко расписанных комнатах прежде жили короли с королевами – по крайней мере, ему так сказали.

– Это достойно тебя, дорогой мой, – сказала ему Джулия, когда он поселялся сюда. – А цена значения не имеет.

А своей Джулии он полностью доверял.

«Стратфорд Шипинг», огромная корпорация, которую она унаследовала после смерти отца, вновь приступила к работе под бдительным надзором ее сострадательного дядюшки, так что денег у них, как она заверяла Рамзеса, всегда будет с избытком. Но во времена Рамзеса такую роскошь было невозможно купить ни за золото, ни за серебро.

Полы с узорчатым паркетом, твердым и блестящим, как шлифованный камень, инкрустированная кровать и туалетные столики с отделкой из полированной бронзы, и эти зеркала, ах, эти огромные зеркала! Куда бы он ни взглянул, повсюду в этих больших темных зеркалах он видел свое отражение – слегка улыбающееся лицо, словно по другую сторону каждого из этих стекол жил и дышал отдельный его двойник.

Вне всяких сомнений, это была славная эпоха, органично впитавшая в себя культурные ценности многих славных эпох, на протяжении которых он спал в своей гробнице в Египте, потерянный во времени и лишенный сознания; тогда ему даже присниться не могло, что впереди его ждут подобные чудеса.

Рамзес Проклятый, который скорее бы согласился навеки почить, чем стать свидетелем полного падения Египта. Рамзес Проклятый, который с самого начала знал, что после погребения, когда его укроют от лучей солнца, он станет бессильным и будет пребывать в дремоте, бесконечной дремоте, до тех пор пока беспечные смертные будущих эпох опрометчиво не вынесут его мощи к солнечному свету.

Здесь, в тишине и спокойствии, он с упоением размышлял о том, что пришлось ему пропустить за эти годы и что сейчас буквально зачаровывало его своей новизной, куда бы он ни повернулся.

Но его уже ждали возлюбленная Джулия и Эллиот Саварелл, ждал весь город; Рамзесу предстояло снова проплыть по этим очаровательным водным улицам к площади Святого Марка, чтобы вновь войти в ту церковь, где он увидел Джулию в первый раз, едва не упав при этом перед ней на колени. В этой стране повсюду были возведены церкви, наполненные скульптурами великих мастеров и картинами невообразимой красоты и совершенства, но ни одно из этих священных мест не подавляло его своим величием настолько, как собор Святого Марка.

Он быстро привел себя в порядок, поправил черный галстук на шее и надел золотые запонки, которые ему подарила Джулия. Затем провел щеткой с перламутровой ручкой по своим густым каштановым волосам и нанес на гладковыбритое лицо чуть-чуть одеколона. В зеркале перед ним стоял типичный европеец, мужчина с загорелой кожей и сияющими синими глазами; в этом облике не было ничего от грозного правителя, которым он был для многих тысяч человек в те далекие времена, когда он даже представить себе не мог ничего подобного в сегодняшней жизни.

– Рамзес, – глядя на свое отражение, произнес он вслух. – Никогда, никогда больше не погружайся в тот пассивный и лишенный надежды сон. Никогда. Что бы этот мир ни предлагал тебе, что бы он с тобой ни делал. Запомни это мгновение и торжественно поклянись здесь, в этой спальне в Венеции, что встретишь грядущее мужественно, что бы тебя ни ожидало впереди.