Страсть и цветок - [8]

— Здесь я с тобой согласен, — ответил лорд Марстон. — Хотя волосы у нее золотистые.

— Зато темные глаза. Странно, что при темных глазах у нее такого отлива волосы, однако могу поклясться, что они естественного цвета.

— Определенно это так, — согласился лорд Марстон.

— Но где она могла научиться так танцевать? Не представляю, где может существовать школа, в которой учили бы такому балету.

— Ты задаешь вопрос, который мусолит каждая парижская газета. Они едва ли не слагают ей оды, и при этом до сей поры ни одному, даже самому пронырливому, репортеру буквально ничего не удалось о ней вызнать достоверного, так чтобы сослаться на кого-то лично.

Лорд Марстон помолчал и медленно добавил:

— Никто не знает, откуда она родом, где живет, на каком языке говорит. О ней никто ничего не знает!

— Непостижимо! — воскликнул князь. — Невозможно поверить, когда такое говорят тебе про балерину!

— Я сам не могу с этим примириться. Четыре раза я видел Локиту на сцене — и каждый раз уходил, потрясенный тем, что в этом извращеннейшем из городов, где правит бал искусственность, может найтись что-то столь изначально неподдельное, что кажется, будто ты внимаешь ей не глазами, но сердцем.

— У меня точно такое же чувство, — произнес князь, понизив голос. — Но здесь что-то большее, Хьюго. Эта девушка коснулась самого сокровенного, и клянусь тебе, подобного со мной еще никогда не случалось!

Глава 2

По залу кругами расходился грохот оваций. Поднявшись с кресел, люди кричали и неистово били в ладоши.

Шум в зале грозил перейти в настоящую вакханалию. Когда Локита оказалась за кулисами, к ней подскочил режиссер постановки:

— Прошу вас, выйдите к публике, мадемуазель!.. Ради всего святого, выйдите к публике! Они готовы разнести театр!

Не успела Локита сказать слово, как послышался резкий ответ мисс Андерсон:

— Об этом не может быть и речи! Вы же знаете, что по условиям ангажемента мадемуазель не выходит на поклоны.

С этими словами она накинула на плечи Локиты шерстяную шаль и повела ее по коридору в направлении гримерной.

— Mon Dieu! C'est incroaybe! — застонал режиссер и порывистым жестом приказал оркестру заиграть что-нибудь бравурное, дабы угомонить возбужденных театралов.

Локита и мисс Андерсон поднялись по железной лестнице в отведенную им на втором этаже гримерную.

Небольшая, квадратной формы комната с низким потолком была обита светло-коричневыми шпалерами. Висевшие на медном карнизе драпировки из того же материала скрывали один из углов комнаты.

Окно, выходившее в маленький внутренний дворик, смотрело на глухую, испещренную трещинами стену и через ночную тьму отбрасывало на нее желтые пятна света.

Комната была напоена благоуханием — цветы стояли на полу, на туалетном столике, лежали на кресле. Повсюду виднелись корзинки, букеты, гирлянды — с непременными карточками поклонников, — выдающие свойственную парижанам экстравагантность вкуса.

— Сегодня ты была великолепна, моя дорогая, — прикрыв за Локитой дверь, сказала мисс Андерсон.

Локита издала кроткий вздох, словно бы кто-то прервал ее сон:

— Мне казалось, что папа — рядом со мной, и я думала о том, что он радуется за меня.

Мисс Андерсон было известно, что именно благодаря этому ее ощущению весь зрительный зал приходил в состояние гипноза и отчаянно силился подавить рыдания.

Но ей не хотелось, чтобы Локита испытала смущение оттого, что поймут, чьи образы она выносит с собой на сцену. Кроме того, мисс Андерсон знала секрет ее успеха. Давая волю своему воображению, она воплощала те чувства, которые в данный момент переживала.

Вслух она сказала:

— Уверена, твой отец гордился бы тобой.

— Я надеюсь, — чуть сдавленным голосом произнесла Локита. — Сегодня вечером я видела его как никогда близко.

Миновав цветочное изобилие, она прошла за драпировки, где скинула с себя греческую тунику и скользнула в ожидавшее ее платье.

В дверь постучали.

— Кто здесь? — отрывисто спросила мисс Андерсон.

— Цветы для мадемуазель Локиты! — ответил ей мальчик-рассыльный.

Она открыла дверь, приняла из его рук корзину и поставила ее на единственное оставшееся незанятым место — в центре туалетного столика.

Он не двигался с места, и, понимая, что он ждет своих чаевых, она протянула ему несколько монет. Он поблагодарил и, насвистывая, удалился.

— Опять принесли цветы? — спросила Локита.

Мисс Андерсон бросила взгляд на корзину, которую только что держала в руках:

— Белые орхидеи.

— Какая прелесть!

Локита вышла из-за драпировки, затягивая пояс, который она повязывала поверх белого платья с едва заметными очертаниями турнюра.

— Боже мой, звездчатые орхидеи! — воскликнула она. — Энди, они просто чудо!

— У тебя уже полный дом цветов. А эти и все прочие можно бы доставить в больницы.

— Нет, я бы хотела оставить их себе, — сказала Локита. — Какие они роскошные! Таких роскошных цветов мне еще никогда не дарили!

Эта корзинка и впрямь была изумительна. Было в ней что-то утонченное, классическое, что отличало ее от пышных подношений, которыми была заставлена комната.

Последние, по большей части украшенные громоздкими бантами из атласных лент, на фоне изысканных белых орхидей выглядели вызывающе и вульгарно.